Позволь мне решить (СИ) - Погожева Ольга Олеговна

Орест смотрел на неё, одновременно узнавая и не узнавая эту женщину. Дома прилежная хозяйка и любящая мать, Флорика будто с цепи срывалась, покидая поместье ради бурлящего, неспокойного Галагата. Сверкали глаза, появлялась задорная улыбка – супруга хорошела и молодела на глазах. И Орест никак не мог понять, нравятся ли ему такие перемены.

- Мама! – с лестницы скатились близнецы, подлетели к Флорике, обхватили с двух сторон. – А ты нам привезла что-нибудь?

- Корыстные ваши души! – попрекнула детей Фло, поочерёдно целуя их в тёмные макушки. – А если нет – так вы меня и любить перестанете?

- Нет! – клятвенно заверил Равен.

Рамон молча помотал головой, но в корзинку матери всё же заглянул, как можно незаметнее вытягивая шею. Флорика глубоко и притворно вздохнула, открыла плетёнку, доставая два крошечных узелка. Двойное кольцо рук вокруг её талии тотчас расцепилось, мальчишки похватали гостинцы и развернули их тут же, на пороге.

- Мармелад! Конфеты! – по-детски взвизгнул Рамон, с жаром поцеловал мать в щеку и убежал вверх по лестнице.

- Спасибо, мам! – Равен умчался вслед за братом, и топот с гиканьями затихли где-то наверху.

- Сладости перед ужином, - хмуро констатировал Орест. – Отлично.

- Не так уж часто они едят эти сладости, - отрезала Флорика, скидывая меховые сапоги. Из боковой двери подошла горничная, приняла верхние вещи, с поклоном удалилась. – Минута радости, дорогой. Обязательно нужно было её испортить?

Блеск в тёмных глазах погас, будто задули свечу. Фло прошла мимо супруга молча, отстранённо, и так же, не глядя на него, поднялась наверх. Орест закусил губу, нахмурился, но всё же направился за ней.

- Не злись, Фло, - вытолкнул он, останавливаясь в дверях их спальни. – Давай поговорим спокойно.

- О чём? – почти искренне удивилась жена, усаживаясь перед зеркалом.

- О твоих поездках в Галагат. Тебе стоит поберечься. Хоть этот туман и кажется безвредным, но дурные сны, и солнце…

- Я осторожна.

Орест нахмурился.

- И всё же я предпочёл бы, чтобы ты оставалась дома в эти дни.

- Бенедикт так и говорил, - фыркнула Флорика, поправляя влажные от снега волосы, - что ты мечтаешь снова сделать из меня глупую девчонку, которая заглядывает тебе в рот и сидит на одном месте, как курица…

Орест вспыхнул, резко выпрямился. Ореховые глаза яростно сверкнули.

- Ты обсуждала нашу жизнь с Бенедиктом?! С этим… выродком! Нашу с тобой жизнь!..

- Бенедикт не выродок! – огрызнулась супруга, прекрасно понимая, что нарушила негласное табу семейной тайны. – Он, конечно, не титулованный дворянин, расшаркиваться в высшем свете не умеет, но он мой друг! Уж какой есть, других нет!

- Друг! – презрительно повторил Орест.

Супруги смерили друг друга злыми взглядами, но оба промолчали. Фло понимала, что самое время прикусить язык, чтобы погасить очередную ссору; Орест мысленно поражался тому, как самая невинная и отвлечённая фраза истолковывается совершенно в ином ключе. Ведь поговорить-то хотелось совсем о другом. И цепляться не за те слова… Будто кто чужой дурманил разум, искусственно поворачивая разговор в нужное ему русло зла и обоюдной ненависти…

- Папа, там… ломится кто-то, - раздался за спиной Ореста испуганный голос. – Ставни закрыты, но кто-то бьётся с той стороны, очень сильно бьётся…

Внизу раздался дикий крик, и Орест бросился в коридор, швырнув Рамона себе за спину. Флорика поймала сына, прижала к себе, на миг ощутив вспышку обжигающего гнева: сам-то помчался разбираться, бросив детей на неё. И это у него хватает наглости обвинять её в недобросовестном материнстве!..

- Ма! – в спальню влетел Равен, обхватил руками за пояс, бросил перепуганный взгляд через плечо. – Там… там…

Договорить мальчик не успел: в коридоре раздались новые крики, хрипящий рёв, утробное чавканье, - а в следующий миг в спальню бросился выскочивший со стороны лестницы Орест, оттолкнул с порога жену и детей, и с грохотом захлопнул дверь.

- Баррикады, живо! – гаркнул он. – Они не должны попасть внутрь!

Флорика послушалась мгновенно: убедил белый, как лист бумаги, цвет лица супруга. Такого Ореста она не видела: руки мужа тряслись, пока он сдвигал с места тяжёлый шкаф, губы посинели. Фло растерянно обернулась на закрытые ставни, и тотчас вздрогнула от грозного оклика:

- Окна тоже, быстро!!!

Вместе с детьми она подняла тяжёлый сундук, грохнула на широкий подоконник, служивший также и письменным столом, придвинула вплотную к дребезжащим стёклам. Следом подтянула громоздкое трюмо с толстым зеркалом, молча глянула на супруга, вытиравшего со лба пот.

- Что там? – едва слышно спросила она, кивая на загромождавший проход шкаф.

Орест ответил не сразу – переводил дыхание – зато все четверо услышали новые крики и торжествующий звериный рёв. Дети одновременно вздрогнули и прижались к матери, Орест резко выдохнул, сжимая кулаками виски.

- Они… добрались до комнат прислуги, - глухо выговорил он. – Порвали на куски горничную… кухня вся в крови… Кто успел, спрятался в подвале, а я… бросился к вам…

- Да кто же там?! – в нетерпении воскликнула Флорика, и тотчас шкаф у двери дрогнул от мощного удара.

- Исчадия, - выдавил Орест, обводя взглядом спальню, в которой все четверо оказались, как в ловушке.

Заплакал Рамон, пряча лицо подмышкой у матери; зажмурился Равен, зажимая уши кулаками и стараясь не слушать жуткие звуки, заполонившие весь дом. Орест шагнул к семье, обхватил жену и сыновей, не зная, что ещё предпринять. Оружия в спальне они не держали – да и, по правде, ни он, ни Флорика не были искусными воинами. А то, на что были способны эти твари, он уже видел своими глазами.

- Я тебя очень сильно люблю, Фло, - прошептал он, прижимаясь к ней. – Очень сильно…

- И я тебя, - прерывисто выдавила супруга, и в больших карих глазах Орест увидел слёзы. Не страха и не боли – самого глубочайшего сожаления о том, что столько лет потеряно для их взаимной любви. Оба оказались недостаточно сильными, чтобы сохранить это чувство, оба позволили усталости, раздражению и гневу овладеть собой, оба выпустили из рук хрупкую чашу семейного согласия. Хвала Единому, в треснувшем бокале всё же сохранились капли любви…

Бывший король притянул к себе сыновей, крепко сжал, ощутил лёгкие руки поверх своих – Флорика тоже обняла детей – и прижался к родным губам своей супруги. Женщины, ради которой он когда-то, целую вечность назад, отрёкся от престола. И, Единый тому свидетель, она этого стоила.

…Треснуло зеркало от резкого толчка. Жалобно скрипнул шкаф от беспощадного напора. Заскулили дети, цепляясь за одежду родителей. И злой, протяжный вой пронёсся по коридору, заполонил улицу, разрывая ночь жуткими звуками приближавшейся смерти…

Марион плохо знала тайный ход, зато помнила правило: держаться правой стороны. Двигаться приходилось осторожно, ощупывая каждый камень: хоть Нестор и говорил, что здешние ловушки давно устарели и не работают, а всё же рисковать королева не спешила: в дворцовом лабиринте крылось множество других опасностей. Покосившийся свод, например.

- Осторожно, - предостерегла она дочерей, нащупывая очередную плиту. – Подай руку, Каллиста. Нагните головы…

Потолок в этой части коридора накренился – вот-вот рухнет – часть стены оказалась разрушена, пол под ногами стал влажным и скользким. Девочки следовали за матерью молча, дрожа от пережитого шока и пробирающего холода дворцовых подземелий. Они успели накинуть тёплые накидки и надеть перчатки, пока Марион металась по запертым покоям, пытаясь отыскать нужный рычаг. Телохранители, приставленные королевской семье, остались в коридоре, пытаясь сдержать натиск звериных полчищ, и Марион приняла единственно верное решение: запереться в собственных покоях вместе с дочерями. Двери трещали под сокрушительными ударами, рёв и вой жутких тварей подгоняли похлеще плётки: крикнув девочкам, чтобы те одевались, королева отыскала рычаг, открывший секретный проход, накинула плащ поверх платья, выхватила кинжал из ножен со стены, и первой бросилась к спасительной двери.