Дарья Кузнецова - Родные миры (СИ)
В ответ на это Яроника вновь пожала плечами.
— Ну, пока основной кандидат один. Да и потом, вы так оживились, как будто я вот прямо сейчас рожать кого-то собралась. Ри, ты ничего не путаешь? Это вроде ты у нас ожидаешь пополнения.
— Может, мы всё-таки немного отвлечёмся и вернёмся к делам более принципиальным и сиюминутным? — не выдержал уже я.
Этот разговор вдруг заставил меня задуматься о вещах, о которых я всю свою сознательную жизнь вообще не вспоминал. И я отчего-то почувствовал себя в этот момент очень неловко. Да и появилось назойливое ощущение, что шуткой во всех этих словах даже не пахло. А чтобы не зацикливаться на пустяках, я предпочёл сменить тему.
— Ты глянь, как занервничал сразу! — мерзко захихикал младший, вновь возвращаясь в амплуа доморощенного шута. — Ярь, беги от него, пока не поздно! И отца ребёнку ищи другого. Если хочется непременно синего, покрасишь, опыт-то уже имеется. Кстати, Кварг, раз уж просишь перейти к делу, расскажи, что тебе биолог сообщила интересного?
— Ничего, — отмахнулся я. Если я в свете всего вышесказанного сообщу новость о доминантном характере этого несчастного гена, изуродованного умельцами с Голубой Звезды, всем будет очень весело, но затянется это до бесконечности. — Меня в данный момент больше волнует, что механики наговорили Птере, а то она тоже молчит.
— И ничего не молчит! — возмутилась Пи. — Они клёвые оказались, а ещё мы поговорили за двигатели, и выяснилось…
Лучше бы я про ген рассказал. Потому что Птичка затеяла вдохновенную и восторженную лекцию на полчаса о том, насколько простые и гениальные принципы лежат в основе двигателей землян (с учётом моих совершенно никаких познаний в субатомной физике, из лекции я понимал только отдельные слова), какие дополнительные требования предъявляются к телепортационным кабинам при переносе людейи какие замечательные строятся сейчас корабли.
В общем, из всего обилия технических терминов, щедро разбавленных восторженными эпитетами, я вынес только одну мысль: Птичка всеми конечностями «за» обмен корабля. Если нам, конечно, его прямо предложат. Впрочем, учитывая восторг Пи, она и сама может это предложить.
В конце концов я пришёл к выводу, что все шестеро присутствующих (включая меня) совсем не против остаться в этом мире. Если, конечно, мир не будет иметь ничего против. Но я был уверен, что это мы узнаем в ближайшем будущем: вряд ли нас учёным надолго хватит.
Собственно, дальше разговаривать было особо не о чем. Всё, что рассказал Кверр, было крайне интересно и познавательно, но для нас оно ничего не меняло. Верить словам землян, не верить словам землян — это был вопрос индивидуальных предпочтений, и по факту ни на что, кроме настроения, не влиял.
По хорошему, верить им не стоило. Что бы они ни говорили, а подозрительного в их действиях хватало. Но состояние наплевательского отношения и нежелания задумываться о чём-то принципиальном и важном исчезать явно не собиралось. Сейчас мне хотелось положиться на духов и плыть по течению. Наверное, устал я от своей службы, устал… ломать себя, что ли? К месту я вчера вспоминал Лундру, очень к месту. Видела бы она меня сейчас, была бы совершенно счастлива.
Видимо, остальные тоже поняли, что дальнейшее кучкование особого смысла не имеет, а завтра будет новый долгий день. Поболтав ещё минут пятнадцать-двадцать ни о чём, «гости» начали потихоньку разбредаться.
— Кар, а как так получилось, что вы с братом столько лет не виделись? — подняла неожиданную тему Яроника, когда мы остались вдвоём. — Да и вообще, у меня при знакомстве с ним сложилось впечатление, что он активно от кого-то скрывается. Он что, из тюрьмы сбежал?
— Он не просто оттуда сбежал, — хмыкнул я. — Станция «Семнадцать-сорок восемь» — тюрьма особо строгого режима, расположенная на крупном астероиде в кольцах Брата, и те пятнадцать лет, к которым приговорили Кверра, для любого человека означали если не смертную казнь, то искалеченный организм и психику — точно. Через пару месяцев после того, как младший туда попал, произошла грандиозная авария, уничтожившая половину этой тюрьмы. Малыш считался погибшим при тех событиях вместе с ещё несколькими тысячами заключённых, а подробнее выяснять, да ещё доставлять на Брата тела никто не стал. Видимо, тогда он оттуда и сбежал; хоть чему-то полезному научился. В отличие от первого своего побега, этот он спланировал довольно грамотно. Не знаю только, сам диверсию устроил, или удачно воспользовался обстоятельствами. Потому, надо думать, и скрывался. И правильно, кстати, делал; вряд ли он бы вышел живым из рук Неспящих после такого побега. А почему ты об этом вспомнила?
— Да так, — она неопределённо пожала плечами. — Думаю вот о превратностях судьбы и пытаюсь понять, стоит верить землянам, или нет. С одной стороны, нет. А с другой — если бы я руководствовалась логикой, я бы и Кверру тогда не поверила. И всё сложилось бы совсем иначе.
— Думаешь, было бы хуже? — хмыкнул я.
— Не знаю. С большой долей вероятности я бы просто умерла, — усмехнулась она. — Или сразу, или чуть погодя. Но даже если бы осталась жива, мне почему-то кажется, что всё было бы гораздо хуже. Например, сейчас я нахожусь на Земле, а так бы только мечтала об этом. Правда, пока я тут ничего не видела, но надеюсь, что мы всё-таки выйдем из этого учреждения живыми, и сможем посмотреть этот необычный мир. Мне кажется, здесь должно быть красиво. Во всяком случае, воздух у них вкусный; гораздо лучше, чем у вас на Брате.
— С этим поспорить сложно, — задумчиво качнул головой я. — Если бы ты не поверила тогда Кверру, мы, надо думать, все шестеро были бы к настоящему моменту мертвы.
— Или если бы ты не согласился, — ответила она.
— Без меня вы бы справились, в этом-то я уверен, — отмахнулся я. — Может, чуть сложнее было бы, но уж корабль угнать у вас бы получилось. Да и на этой планете, как бишь она называлась, тоже всё кончилось бы не слишком пессимистично. Если бы вы даже посадили туда корабль, мне почему-то кажется, она бы вас отпустила.
— Может быть, — не стала спорить женщина. — Зато я бы тогда не встретила тебя, — она ласково взъерошила мне волосы и, потрепав по макушке, прижалась к ней лбом. — И не выяснила бы, что самый большой успех моей последней операции получился исключительно благодаря попустительству одного синего Разума Неспящего, — весело добавила она, тепло фыркнув мне в ухо.
— Я тогда не был синим, — педантично возразил я.
— Да? А я уже так привыкла к твоей причёске, что мне кажется, ты такой всегда и был. Где-нибудь глубоко в душе. А? Потому меня и отпустил тогда.
