Вита. Книга 1 (СИ) - Черпинская Надежда

Эрих вздыхает. Не хочет он говорить об этом. Но ещё остались вопросы, и они требуют ответов.

– Шон. Но я ему не рассказывал. Просто от этого фейри ничего не скроешь.

– А сам ты никому не говорил? – уточняет Вита удивлённо.

– Нет, – качает он головой.

– Выходит… – рассуждает она вслух, – это не мелочи, это важно, но ты никому никогда об этом не рассказывал. Очень интересно. Почему же решил рассказать мне?

Он притягивает её к себе ещё ближе, заглядывает в глаза и говорит серьёзно, без тени улыбки:

– Потому что ты – это ты!

***

Море с разбега врезается в огромные валуны и взлетает к небу залпом шампанского. Иногда ветер доносит кусочки белой пены даже до их столика.

Ветер довольно холодный, и небо пасмурное, но всё равно здорово и радостно.

Сгрудившись в кучу, словно белые чайки, ворчливо поскрипывают на волнах разномастные лодки и яхты. Взбирающийся на холм древний город сейчас почему-то напоминает Еве торт-муравейник. А тёмный мрачный горб Везувия, запутавшийся в дымке тумана, походит на шоколадный маффин, украшенный сливками.

Что поделать, вот такое у неё нынче сладко-десертное настроение, игривое, как вишенка на торте.

Она с аппетитом догрызает хрустящий краешек пиццы.

Говорят, всё человечество делится на два лагеря: тех, кто оставляет корочки от пиццы на тарелке, и тех, кто их обожает даже больше, чем саму пиццу. Хорошо, что они оба принадлежат к одной категории людей – те самые «любители». Эрих её понял без слов, и не закатывал глаза, как некоторые старые знакомые.

Да и, вообще, хорошо, что он тоже пиццу любит. И море. И путешествовать.

И её, Еву!

И последнее – важнее всего на свете.

Эрих сидит рядом и улыбается, пристально наблюдая за этим процессом.

– Что, кто-то здесь слишком много ест? – не может удержаться от самоиронии Ева.

Но шутка получает неожиданный поворот.

– Ты ешь так, что мне хочется съесть тебя, – откликается Эрих, и его голодный взгляд не оставляет Еве сомнений в правдивости его слов.

– Не ешь меня серый волк, я тебе ещё пригожусь! – смеется она.

И многообещающе шепчет через стол:

– Ночью…

Взгляд светлых глаз мгновенно скатывается по телу вниз, судорожный вздох вырывается невольно.

– Не дождусь ведь ночи… – ухмыляется он.

Теперь уже Еву в жар бросает от интонаций в его голосе.

Она откидывается на плетёную спинку кресла, отвлекая себя волшебным видом на залив. Но он не сводит с неё глаз, и это невозможно игнорировать.

Ох, кажется, ей удалось превратить этот ледяной айсберг в огнедышащий вулкан...

«Привет тебе, Везувий! Вы с Эрихом отлично гармонируете друг с другом».

– Иди ко мне!

Он протягивает приглашающе ладонь, и стоит Еве встать со своего места, тянет к себе на колени.

Обвив руками за талию, лбом прижимается. Есть в этом простом жесте нечто такое… – сердце вздрагивает.

– Ты что это? – Ева касается губами его волос.

– Хочу убедиться, что ты реальна, а не снишься мне, – шепчет он, обжигая горячим дыханием. – Тысячу лет искал… Всю жизнь свою искал что-то и не знал, что ищу тебя. Лишь теперь понял.

– Ты только меня не потеряй больше! – Ева уже тянется к его губам, но всё-таки решается произнести то, что жжёт сердце огнём, звенит в душе весенней капелью. – Эрих… Я тебя люблю!

– О, Ева! – имя превращается в стон.

Он запускает руки под курточку, нескромно спускаясь с талии намного ниже, зацеловывая так, что голова кружится.

– Эрих… – смущается она, – смотрят же все…

– Смотрят, – фыркает он. Добавляет гордо и без тени раскаяния: – И пусть завидуют молча!

Смешно ему! А ей неловко…

Ведь, как подростки, дорвавшиеся до первого поцелуя – всё рано, что люди вокруг, белый день на дворе. Да и, в самом деле, что ей все эти незнакомые итальянцы…

Через час она покинет Неаполь, и никогда больше не увидит этих людей, и не вспомнит о них.

Зато запомнит навсегда, как они целовались, словно безумные, на чудесной набережной с видом на Везувий. Хотя… Везувий оба даже не замечают.

– Caffè… – раздается за спиной.

Ева снова вспоминает про смущение, пытается соскочить с его коленей, но Эрих удерживает, не отпуская ни на миг, просто кивает официанту – ставь, мол!

– Per te! – галантно раскланивается темноглазый парнишка.

Бросив недолгий знойный взгляд на Еву, ставит вторую чашку.

– E per la tua bella signorina![1]

Официант так откровенно пялится на них, что Ева с Эрихом мысленно соглашается – действительно: смотрят и завидуют.

– Grazie![2] – любезно кивает Эрих.

Но стоит парню отойти подальше, шипит, скрипя зубами:

– Чудесный город… Но почему все местные мужики таращатся на тебя так, что мне хочется свернуть им шеи?

– Серьёзно? – насмешливо вскидывает она бровь. – А я и не заметила! Тебе, наверное, показалось…

– Да вот! Только что… – закипает её любимый «ледяной» блондин.

– Я не заметила, – примирительно улыбается Ева. – Я на него не смотрела. Я смотрела на тебя…

И ревнивая злость угасает, как искра, упавшая в снег.

Одарив его очередным поцелуем, Ева отстраняется слегка:

– Кофе-то будем пить, Отелло[3] мой?

– Конечно будем! – он высвобождает её из своих «нежных оков». – И… я не ревнивый. Они просто напрашиваются…

– Разумеется… А кофе просто волшебный! Ты был прав – тут невероятно вкусно всё.

Ева делает глоток, задумчиво любуясь плотной молочной пенкой, и продолжает, не поднимая глаз:

– Кстати, о ревности… Ты мне простишь когда-нибудь Белова?

Эрих меняется в лице, сумрак в светлых глазах, словно грозовые тучи.

– А нам обязательно сейчас про него вспоминать?

Ей тоже этого не хочется. Но это одна из тех неприятных тем, которые лучше не замалчивать. Всё равно всплывёт, и в самый неподходящий момент.

– Ты же за честность между нами… – пожимает она плечами. – Так что лучше сразу об этом. Так сказать, «на берегу».

Он кивает согласно, но смотрит в сторону.

– И что ты хочешь услышать? Что мне было больно? Что я злился? Да. Так и было. Я злился. Я был в бешенстве. И мне было больно, Ева, чертовски больно. Но я тебя не виню ни в чём. Ты мне ничего не обещала. Ты свободна выбирать. И ты выбрала то, что хотела…

– Ничего я не хотела! – перебивает она, вспыхивает мгновенно, словно порох. – Вот тебя я хотела! Так хотела, что…

Она поспешно опускает взгляд, испугавшись собственной горячности.

– А тогда… – она вздыхает, не зная, как подобрать слова. – Ты правильно сказал. Просто всё совпало так… А я оказалась слишком слаба, чтобы противостоять этому. И не очень-то умна. Но его ты тоже зря не вини! Я сама виновата. Просто хочу, чтобы ты знал – я уже сто раз пожалела. Как бы я хотела, чтобы не было этой ночи с Беловым! Но, что сделано, то сделано…

– Я бы тоже этого хотел, – грустно усмехается Эрих. – Но… что сделано… Уж мне ли этого не знать!

Он качает головой, крутит в пальцах чашку с кофе.

– Да и, – снова вздох, – я тоже сам виноват. Не надо было вас в пару ставить. Надо было сразу тебя забирать себе. С первого дня обучением твоим заняться, а не так вот. Но я от Алекса не ожидал, если честно. Он всегда дисциплинированный был, здравомыслящий. Да и с девчонками работал уже много раз… И никаких таких ситуаций я не замечал за ним. Но я просто забыл, что ты – это ты… Устоять невозможно!

Сквозь досаду в голосе снова на миг проступает восхищение и с трудом сдерживаемая страсть.

Но потом печаль возвращается:

– И уж, тем более, в Ирландию вас вдвоём отпускать нельзя было. Но у меня как назло дела срочные в Крепости появись. Вот и остался. Сам виноват – ещё раз это признаю. Когда ты, между делами и любимой, выбираешь не женщину, а дела – жди мести…

Да-а-а… отправься они в Ирландию с Эрихом, а не с Лёхой, и всё могло бы сложиться намного раньше… И совесть не мучила бы сейчас.

Он улыбается снова, смотрит в глаза, и Ева отвечает такой же улыбкой – понимает, что давно прощена.