Жена-беглянка - Кира Калинина
Мы с Мэтом обменялись взглядами. А потому что!
Тихо, как ветер в камышах, загудела-запела флейта, лёгкими переливами рассыпался звон колокольцев, вступила виолончель. Из-под наших ног, из воды вокруг площадки, стали подниматься редкие огоньки. Похожие на снежинки из янтаря, они свивались в рой и струйкой света стекали в чашу, украшенную финифтью. Эмалевые цветы на стенках чаши налились пламенем.
Лиам достал из воздуха длинную розу.
— Белая… — разочарованно выдохнула Сюзанна.
Шипы у розы были редкие, но острые.
Укол — словно кровь из пальца взяли, и лепестки окрасились нежным коралловым тоном. От агрессивного багрянца мы дружно отказались.
В вихре последних огоньков роза канула в чашу. Музыканты заиграли симфоническую обработку чурильской песни "Как до утренней зари, до зари пили мы сладкий мёд, мёд любви". Звучало очень романтично.
Пить из чаши мы не стали — хотя бы потому что она большая и тяжёлая. Просто соединили над ней руки. Со дна сейчас же выстрелил сноп огня, окутав нас разноцветными искрами. Я ждала этого, но всё равно едва удержалась, чтобы не зажмуриться.
В тот же миг пол ушёл из-под ног.
Гости ахнули.
Думаю, со стороны это выглядело красиво: пара, увитая спиралями огней, кружась, словно в танце, медленно воспаряет ввысь. Надо будет потом посмотреть записи с хроникальных суб-аппаратов. Перед глазами проплывал то лежащий внизу зелёный остров, то бескрайний водный простор в бликах и дымке — берегов даже с высоты было не разглядеть.
Я чувствовала себя невесомой. Страха не было. Нас несла колдовская сила Лиама, но внутри жила уверенность, что мы не упадём, не можем упасть, пока глядим друг другу в лицо и не размыкаем рук. Наверное это и есть истинная магия. Не знаю, какой видел меня Мэт. Мне чудилось, что он весь лучится светом. В солнечных глазах сверкали искры изумруда, янтаря, сердолика; всё растворялось в этом тёплом ласковом мерцании — и озеро, и остров, и столы с гостями, и я сама...
Когда мы опустились на площадку под горячие аплодисменты гостей, наши руки оказались стянуты золотистой лентой. Лента обернулась парой змеек, которые разделились, обвив наши предплечья — Мэт сбросил пиджак и закатал рукав рубашки, чтобы показать всем витиеватый, играющий в свете дня узор.
Лиам говорил, что "метки" ничего не значат и исчезнут завтра к утру. Мы втроём придумали церемонию буквально на коленке, скомпоновав обрывки старинных ритуалов и популярные мотивы из фильмов и книг.
Никаких клятв и красивых слов.
Только тихое, глаза в глаза:
— Я люблю тебя, Симона.
— Я люблю тебя, Мэт.
Будто мы одни на свете.
И долгий поцелуй.
От обычая, связанного с букетом невесты, мы отказываться не стали. Стараниями Лиама в моих руках оказался толстенький пучок белых фиалок, таких свежих и милых, что стало жаль с ними расставаться. Но я повернулась спиной, бросила — и была вознаграждена радостным девичьим взвизгом.
Сюзанна, пунцовая от корней волос до выреза светло-голубого платья, прижимала букетик к груди.
— Фиалки, — лепетала она смущённо и счастливо. — Нежность, чистота и невинность…
Мы с Мэтом переглянулись, сдерживая смех, и я тихонько спросила:
— Помнишь, в Бежене ты оставил мне цветы гибискуса? Полгода умираю от любопытства… Что ты хотел этим сказать?
— Эм-м… Вообще-то я просто думал сделать тебе приятное. Но если пофантазировать... Что ты нежна и прекрасна, как эти цветы? Нет, гораздо прекраснее.
— На языке цветов, я имею в виду.
— Что я любовь всей твоей жизни? Нет? Не угадал? Быть не может… Честно, Симона, никогда не интересовался такими вещами. Помню, это были самые красивые и необычные цветы в лавке. С ними что-то не так?
— Я тебе потом расскажу, — пообещала коварно, покосившись на Сюзанну.
Первой нас поспешила поздравить мама, сияющая, как само счастье. Вдруг она воскликнула:
— Симона, какое чудесное колье! Мэт, это изумительно, вы такой молодец!
Холодок на шее, лёгкая тяжесть на груди… Вместо шероховатых изгибов тесьмы пальцы ощутили скользкие твёрдые грани. Откуда?!
Моё суб-кольцо умело создавать зеркало. Трюк съедал уйму энергии, но сейчас я не удержалась: плёнка амальгамы, затянувшая воздух, отразила моё потрясённое лицо, белую ткань платья, а на ней — нечто ажурное, сверкающее. В первый миг подумалось, что это тесьма волей Лиама превратилась в алмазы. Но нет — узор, соединяющий чистые, как роса, камни в звёздное кружево, был иным. А вид Мэта, довольный до крайности, говорил, что в сотворении этого чуда Лиам выступил лишь посредником.
Одна часть меня кричала: "Зачем? Это безумие! Расточительство!" — другая замирала в немом восторге. Колье лежало на воздушном шифоне, будто созданное специально для этого платья… для меня. И на обнажённой коже наверняка будет смотреться не хуже.
— Мэт, это…
— Старая добрая джеландская традиция, — проворковал он, склоняясь к моему уху.
Ах так? Я слегка отстранилась, заглянула в нахальные солнечные глаза, а потом прильнула к его губам. Не сомневаясь, что заставлю кровь в жилах мужа гореть огнём — ярче всех бриллиантов, горячее пожара. И пусть только посмеет сказать, что я не умею целоваться!
А гости… Их дело — смотреть и завидовать.
Наконец все расселись, и в крохотной вазе на каждом столе появилось по цветку апельсинового дерева. Лиам раскланялся в ответ на удивлённые возгласы. Может, ему и нравилось жить отшельником, но свой дар он демонстрировал с удовольствием, а восхищение принимал как должное.
Надо будет как-нибудь приехать и поболтать с ним хорошенько.
Когда будет время.
Осенью я собиралась поступать на историю магии. Но перед этим стоило пройти курсы по управлению благотворительными организациями…
— Мы так за тебя рады, — тихо сказала мама. — За вас обоих.
Она перевела сияющий взгляд на Мэта и смахнула с ресниц слезинку.
— Простите, это от радости.
За нашим столом собрались только ближайшие родственники. Исключение — Лизетт Трой, личная помощница Мерсера Даймера. Вот уже десять лет эта стройная черноволосая женщина с алконостом в душе проводила рядом с отцом Мэта по десять часов в день, без выходных и отпусков. Мерсер сам говорил, что без неё как без рук, а то и без головы. Но мы посадили их вместе не только
