Аня Сокол - Первый ученик

— Керифонт, — сказала девушка, — Этот, а не тот каменный истукан в пещере, подтверждено экспертами.

— Экспертами по пеплу? — уточнил Макс.

— Какой каменный истукан? — одновременно с ним спросил Воронов, Цаплин отрывался от ноутбука.

— Эээ, проф, ребята там на пещерку наткнулись, — замялся Игроков, — Давайте я потом расскажу.

Макс обошёл кубок, не почувствовав никаких остатков энергии, совсем. Не зная наверняка, что там закрыт пепел, он бы и не обернулся сочтя кубок пустым.

— Раз исторический пепел не произвёл впечатления, а что скажешь об этом — друг указал на черную бархатную подушку, на которой лежал прозрачным минерал величиной с апельсин, только далеко не такой ровный.

— Камень Керифонта, — сказал Сухарев.

Настя улыбнулась, и тот покраснел. Воронов достал из кармана батончик и со вкусом откусил.

— Тот самый, — пояснил Игрок, будто существовал какой-то не тот.

Макс посмотрел на кристалл. Обычный мутный булыжник с трещиной посередине. Лёха протянул подрагивающие пальцы, и прежде чем Грош понял, что тот намеревается сделать, положил их на камень. Сквозь тело парня прошла дрожь, глаза закатились, из горла вырвался хрип.

Цаплин со вздохом закрыл ноутбук, профессор покачал головой. Но прежде чем Макс бросился к Игроку, тот рассмеялся и открыл глаза.

— Идиот, — констатировала Лиса.

Лёха без всякого питета подхватил минерал и бросил его Грошеву. Макс машинально поймал. Камень был тяжелым и холодным. Но и только. Он мог подобрать такой где угодно и выдать за реликвию. Грош поднял кристалл и посмотрел на свет, трещина идущая от края к центру казалась слегка розоватой. Еще одно разочарование, такое же недоразумение, как и легенда.

— Молодые люди, — укоризненно сказал Воронов, — верните реликвию Императорского дома на место, она здесь не для вашего развлечения.

— И у нее есть инвентарный номер, — добавил Цаплин.

Парень уронил кристалл на черный бархат.

— А еще тут есть… — начал Лёха, но Грош уже шел обратно, — Макс! — закричал друг.

Грош взмахнул рукой, открыл дверь и вышел. Он просто не мог там находиться там, смотреть, как они дурачатся и смеются. Физически не мог. Все что ему хотелось это завыть в голос и сломать, разбить первое, что попадётся под руку. Он знал, что скоро сорвётся. После такого его точно бы закрыли в психушке. Поэтому он просто поспешил прочь.

Бойтесь своих желаний, они могут осуществиться. Только сейчас он понял истинный смысл высказывания. И мир встал с ног на голову. Когда-то он мечтал избавиться от силы, в скором времени ее из него вытянут без остатка. Но загвоздка в том, что он больше не хотел отказываться от дара. Только не так.

Макс осознал, что стоит в своей комнате, вцепившись руками в металлическую спину кровати, пальцы побелели от напряжения, из горла рвался полу рык, полу крик. Грош захрипел, чувствуя, как спазм проходит по телу, отдаваясь болью в боку.

Парень отпустил кровать. И схватив стул, с криком бросил его в стену, толкнул стол, квадратный ночник покачнулся, и тихо звякнув, упал на пол. Лампочка, неуверенно мигнув, погасла, погружая комнату во тьму. Макс смахнул со стола стакан с водой, развернулся, схватил подушку, бросил и ее, потом одеяло, матрас. Он в исступлении швырял все, что попадалось под руки. Он рычал, чувствуя, как глазам подступает что-то горячее.

Он хотел разрушить, сломать все до чего дотянется, все что его окружает, как скоро сломают и его.

Макса остановил прямоугольник света, упавший из раскрытой двери. Он замер на месте, словно дикий зверь почуявший опасность. Он знал кто мог пойти за ним, но радости от этого знания не испытывал.

— Я не звал тебя.

— Я знаю, — ответила Лиса, закрывая дверь.

Свет исчез, оставив вокруг них тьму.

— Я не в настроения разговаривать.

— Я тоже.

Грошев повернулся. Она стояла у дверей, стройный силуэт, короткие вьющиеся волосы, руки опущенные вдоль тела.

— Не нарывайся, Лиса, — он сделал первый шаг, — Уходи. Сейчас.

— Или что? — спросила она с вызовом.

— Или мы оба об этом пожалеем, — он говорил одно, а делал совсем другое.

Еще шаг и он упёрся ладонями в дверь по обе стороны от ее головы.

— Я ни о чем жалеть не собираюсь, — проговорила девушка, — И тебе не дам.

Привстав на цыпочки, Настя прижалась к его губам своими. Все что оставалось в нем разумного и осторожного, все, что сдерживало его, исчезло в этом касании. Он дал ей шанс уйти. Она им не воспользовалась.

Макс толкнул Настю к двери, действие граничившее с грубостью, но она даже не пискнула. Долгий, почти ощутимый взгляд в темноте, и шум дыхания. Макс провел пальцем по скуле. Руки девушки коснулись его груди и, поднявшись выше, сомкнулись на его шее.

От такого простого и такого приглашающего жеста у него по позвоночнику побежали мурашки. Он наклонился, их поцелуй был полон обречённой решимости. Настя не протестовала ни его вторжению, ни напору. Он провел руками по спине и сжал ягодицы, она тут же, обхватила ногами его талию. В голове послышалось низкое гудение, словно кто-то тронул гитарную струну. Макс невнятно зарычал, подхватил девушку, развернулся. Настя коснулась губами шеи и он сделав пару шагов едва не споткнулся о валяющийся на полу матрас, не сразу вспомнив, что сам же все и поскидывал буквально минуту назад. Впрочем, какая разница, она же не в Импер отель пришла.

Он опустился на колени, Лисицына засмеялась, и этот звук бархатом коснулся кожи и растёкся по телу тягучим предвкушением. Лиса разжала руки и соскользнула на матрас со сбившимся бельём. Макс провёл ладонями по стройным бёдрам, поднялся выше, пальцы наткнулись на ряд пуговиц и он дёрнул ткань в стороны. Раздался треск, и он смог, наконец ощутить ее по-настоящему. Почувствовать прикосновение к коже, тёплой, гладкой, вздрагивающей от каждого касания.

На секунду он оторвался от ее тела, в нетерпении стащил и отбросил рубашку, расстегнул ремень. Лиса засмеялась снова, он услышал шорох ткани, когда она избавлялась от одежды.

Это было время смеха, быстро перешедшего в стоны, время прикосновений преходящий в обжигающие поцелуи, когда он снова склонился над ней, когда между ними не осталось преград. Время движения и время покоя. Они не думали, они действовали. Парень и девушка давно тянувшееся друг к дугу, в этот миг стали чем-то целым, чем-то значимым друг для друга.

Настя тоненько вскрикнула, отзываясь на его движение, на малейшее изменение ритма, на каждый задержанный вдох. Все было так стремительно, что ему казалось он не в состоянии прочувствовать каждую секунду, каждый миг, который хочется задержать, продлить чувство похожее на исступление. Но это, наверное, было невозможно. Не сейчас, в самый первый, самый сладкий раз.