Лэйни Тейлор - Дни Крови и Звездного Света
К корзине прилагалась записка. Их послание, содержимое которого, разнилось от доклада к докладу. Но в донесении, которое, как полагал Акива, пришло с племянником к имперскому вестовому, было сказано, что она была написана в архаичном серафимовом стиле, женской рукой, скреплена восковой печатью с изображением скарабея: «Благодарим Вас, но, со всем нашим уважением, мы вынуждены отказаться от попытки переговоров, будучи в настоящее время занятыми более приятными вещами».
Основной лейтмотив записки — желчь. У Акивы перехватило дыхание.
— До сих пор ничего не понимаю, — сказала Лираз, когда прошел первый шок. — Как это объясняют Бумажные клинки.
«Бумажные клинки» — так Незаконнорожденные прозвали Серебряные мечи, за их весьма изящное оружие, которое ни за что и никогда не выдержало бы ни одного удара в настоящем бою — ни в одном из тех, что им доводилось видеть. Единственный бесспорный факт загадки был таковым: два дня назад Астрай проснулся и узрел на виселице Вествей четырнадцать болтающихся гвардейцев Серебряного меча.
— Что ж, — сказал Азаил, — вот, такой своеобразный способ доставки корзины фруктов. Представляете, просыпается ваш отец утром, спускает ноги с постели и находит у подножья кровати корзину с фруктами, а ему никто не может объяснить, каким образом она туда попала. Через десять охраняемых врат, в самое сердце святилища, где он, как считал, был в безопасности от всего и вся, даже от Оживших Теней.
— Даже Ожившим Теням не удалось бы совершить подобное, — сказал Акива, он попытался понять, какая магия могла бы это объяснить. Сама по себе невидимость не поможет против закрытых дверей. Неужели шпионы стелианцев умеют ходить сквозь стены? Или обманным путем вовлекли в это всех охранников? И просто ради того, чтобы дар был доставлен до места назначения? Это была мысль. На что еще способны стелианцы? Иногда, когда он погружался глубоко в себя, работая над манипуляцией, Акива представлял клубки связей, тянущиеся через огромную темную поверхность океанов и заканчивающиеся у островов, — островов зеленого и медового света, где воздух еще наполнен туманом и крылышками радужных птичек, и он задавался вопросом: делает ли кровь, что течет в нем, его самого стелианцем? Почему, кровь Иорама ни делает его принадлежащим ему, а кровь матери делает?
— Четырнадцать «бумажных» болтаются на Вествее. — Азаил негромко присвистнул. — Вообразите себе картину, все их серебро блестит на солнце.
— А разве виселица может выдержать четырнадцать «бумажных», великанов, какими они являются? — задумчиво молвила Лираз.
— Может, она рухнет под их весом, и скатертью дорога, — сказал Акива, имея в виду виселицу, не стражей. Он не жаловал «бумажных», но не желал им смерти. Он покачал головой. — И теперь Император полагает, что он в большей безопасности?
— Если он так считает, то он болван, — сказал Азаил. — Послание ясно, как день. Вывод очевиден. Пожалуйста, наслаждайся этими чудесными фруктами, пока мы рассматриваем всевозможные способы, как бы получше тебя прикончить во сне.
Мрачная, каковыми и было большинство новостей (как и унылая картина виселицы, прогибающийся под весом четырнадцати повешенных), — весьма огорчительная новость пришла со значительным опозданием и от Незаконнорожденного. На самом деле, только они-то и приняли записку всерьез или, по крайней мере, озаботились ее содержанием.
Меллил была старшая из единокровных сестер, кто говорил от имени Незаконнорожденных в конце войны. Она была толстая, покрытая шрамами и чернильными отметинами; дралась она с секирой, а седые волосы стригла на мужской манер. В Меллил не было ничего женственного, за исключением ее голоса, в котором звучала музыка, когда та рявкала на кого-то. Иногда она пела у походного костра, и ее баллады заставляли уноситься прочь от военных реалий, что редко случалось при военной жизни. Она была назначена на службу в столицу, или по крайней мере, была, до того дня. Теперь же Меллил с отрядом Незаконнорожденных была отправлена на запад, по следам загадочно пропавших войск. Как будто Империя и без того не потеряла достаточное количество войск в последних сражениях. Армия истекала кровью, но не больше, чем истекали кровью Незаконнорожденные.
— Ну, разумеется, он пошлет Незаконнорожденных, — прошипела Лираз, услышав об их задании. — Кому есть дело до того, вернутся ли ублюдки или нет?
Однако Меллил заявила, что рада миссии — рада высвободиться из паучьей паутины, каковой был Астрай. Именно она рассказала им, что же произошло в башне Освобождения, пока вешали «бумажные клинки».
— Через Врата Тавь, тем же утром было сброшено... тело... завернутое в саван. — Тавь были последними вратами Башни. Это был подземный выход к сточным канавам, он не служил для входа; в том месте отходы уносились в море.
Акива приготовился к худшему.
— Кто?
Меллил работала челюстями.
— Невозможно узнать наверняка, но... по-видимому, никто и не думал убирать гаремный эскорт. Они провисели два часа у Врат Алеф, прежде чем слуга заметил и снял их.
Акива почувствовал, что эти новости, словно дали ему поддых, а потом его накрыло горячей волной, от которой начало нестерпимо жечь руки. Лираз издала какой-то нечленораздельный звук, Азаил хрипло задышал и резко повернулся, таща за собой столп искр. Потом развернулся и пошел обратно. Его лицо было красным. Лираз трясло, ее кулаки крепко сжались, как и у Акивы.
Серебряным мечам было вменено в обязанность служить и в качестве гаремного эскорта, который сопровождал наложниц до кровати императора и обратно. «Парадная обязанность», назвали это они. Много лет назад этот путь совершила и мать Акивы, кто знает сколько раз — Императору не всех удавалось обрюхатить с первого раза. Матери Лираз и Азаила, и Меллил, и несметное количество девушек и женщин. А в утро казни на виселице, наложница, которая должна была выйти через Алеф, вместо этого, была спущена, через Тавь вместе с остальными ночными отходами.
— Ужасно, что с ней такое случилось, — раздался у Акивы в голове жестокий, раздражающий голос отца, когда тот впервые соизволил заговорить со своим сыном. Неужели тело его матери было точно также спущено через врата Тавь?
Его накрыла волна усталости. Как жизнь могла быть такой невероятно уродливой? Война была закончена, но обе стороны по-прежнему убивали гражданских; император случайно убил наложницу у себя в спальне и отослал своих бастардов в неизвестном направлении, чтобы те погибли в жерновах войны. В мире не происходило ничего хорошего. Совсем. И теперь, даже, когда его воспоминания о счастье были омрачены, Акива оказался в свободном падении.
