Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Стефан задувает свечу, снимает халат и забирается под одеяло. Я придвигаюсь ближе к мужчине, прижимаюсь, чувствуя, как он осторожно обнимает меня, кладу голову ему на грудь.

– Я думала, ты не придёшь сегодня.

– Я тоже. Но, добравшись наконец до своей спальни, я переоделся и пошёл сюда. И только у самой твоей двери вспомнил, что час поздний и ты, должно быть, давно уже спишь. Наверное, не стоило заходить, ты могла быть не одна…

– Большую часть своей жизни я спала одна. И ныне забываю порою, что мне теперь постоянно нужна компаньонка на ночь, что рядом должен хоть кто-то да быть.

– Ровно столько, сколько я себя помню, меня всегда окружали люди: слуги, наставники, стража, свита, сопровождение, советники, целая толпа придворных, готовых следовать за мной, куда бы я ни пошёл. Так много людей… чужих и даже не всегда действительно необходимых, – Стефан вздыхает, словно сам не верит, что произнёс подобное вслух. Молчит минуту-другую и продолжает: – Последний раз за измену первопрестольному древу и Империи казнили более тридцати лет назад, в начале правления моего отца, и то это было эхо волнений, порождённых островным мятежом и политикой моего дяди. И сейчас, столько времени спустя, кажется немыслимым, что кто-то мог решиться своими руками подрубить императорскую ветвь. И во имя чего? Ради усиления собственного влияния, ради родства с наследником престола? Знаешь, что сказал Даррен Элиас, едва услышав обвинения? Что он тут совершенно не при чём, он всегда преданно служил мне и первопрестольному древу, дурного против меня и в мыслях не держал и все его интересы никогда не покидали пределов стен собрания Совета.

– Ещё один Элиас, да к тому же старший в роду, ведать не ведал, что творится в его собственных покоях? – даже не знаю, удивляться этому заявлению старшего Элиаса, или принять как данность, что отныне каждый из них будет делать всё, лишь бы от обвинений уйти и переложить их на другого? – Знать не знал, какие речи ведёт его брат, к чему стремится, о чём договаривается с кузиной? Ни о Кассиане не знал, ни о Верене, вообще ни о чём, только о нерационально используемых богатствах рассветников размышлял?

– С его слов получается, что так.

– И вы ему поверили?

– Нет, конечно, – рука Стефана блуждает по моему плечу, пальцы скользят по персиковому шёлку ночной рубашки. – Впрочем, Блейк уже предположил, что в конечном итоге вся ответственность ляжет на Дебона Элиаса.

– Он же в объятия Айгина Благодатного сошёл… – я всё-таки не могу скрыть удивления.

– Тем и удобен, – в голосе Стефана звучит мрачная усмешка. – Сомневаюсь, что Дебон и впрямь ничего не знал… в этом роду мало что делалось без его решений и одобрения, а то и участия, но, как бы то ни было, в те годы он уже редко появлялся при дворе, разделив обязанности между сыновьями.

– И что теперь будет? – спрашиваю тихо.

– Эту часть сада всё же придётся проредить. Не только из-за совершённых ими преступлений, но и потому, что иначе ни они, ни те, кто последуют за ними, не поймут. Не в том месте Даррен Элиас искал ядовитые семена, не в том…

Охваченная внезапным порывом, я приподнимаюсь, смотрю в лицо Стефана.

– Быть может, есть резон перенести дату венчания на первоначальную? За месяц моё тело изменится не настолько сильно, чтобы стало заметно постороннему взору, а большинство в нашем с тобою окружении и так или знают, или догадываются о моём положении. Да и… Мадалин видела твою записку… она выпала из кармана моего плаща в монастыре и фрайнэ Жиллес её подобрала и прочитала. Она сразу поняла…

– Переносить венчание мы не будем, – возражает Стефан непреклонно. – Неважно, что фрайнэ Жиллес известно, а что нет, неважно, как изменится твоё тело. Венчание назначено на двадцать девятое число этого месяца и тогда оно и состоится, даже если небо треснет и обрушится на наши головы. И сразу по возвращению из Шайо мы объявим о твоём положении.

– Ты же помнишь, что нет никаких гарантий, что родится именно мальчик?

– Помню, – Стефан касается кончиками пальцев моего лица, гладит по щеке. – Когда наш ребёнок появится на свет, тогда и подумаем над тем, кто примет императорский венец.

* * *

Утро мы встречаем в объятиях друг друга. Самозабвенно отдаёмся жадным поцелуям, смелым прикосновениям и жарким ласкам, вжимаемся друг в друга, ловим вздохи и стоны. Затем, не размыкая рук, погружаемся в тихую блаженную дрёму и пробуждаемся спустя недолгое время. После ухода Стефана я ещё немного лежу в постели и наконец, несколько удивлённая непривычными для этого часа тишиной и покоем, встаю. Надеваю стянутую впопыхах ночную рубашку, накидываю халат и выглядываю в приёмный покой. Лия, Брендетта и Лаверна сидят на своих местах, разговаривают о чём-то вполголоса. Огонь в камине разожжён, но ни одной служанки не видно. Впрочем, они могут ожидать и в соседней зале.

При виде меня девушки поднимаются торопливо, приседают в реверансах.

– Доброе утро, фрайнэ Астра, – здоровается за всех Лаверна.

– Доброе, фрайнэ, – киваю и заново оглядываю освещённое огнёвкой помещение. – Что-то случилось? Отчего вы сидите тут, словно на смотринах?

– Так ведь… – начинает Брендетта и умолкает в растерянности.

Лия одаряет Брендетту укоризненным взглядом искоса и выступает вперёд.

– Заходила фрайнэ Иветта, просила передать, что с её матушкой всё хорошо, но доктор настоял на соблюдении постельного режима и отдыха хотя бы на пару дней. Как я поняла с её слов, фрайнэ Бромли рвалась приступить к своим обязанностям несмотря на рекомендации врача, но фрайн Бромли уговорил её остаться в покоях и отправил дочь с устным посланием. Сама Иветта просила у вас разрешения побыть пока с матерью. Также принесли записку от фрайна Рейни, я положила её на ваш стол в кабинете. Что ещё… Фрайна Соррена Элиаса, скорее всего, или уже арестовали, или вот-вот арестуют.

– Фрайнэ Шевери, вам об этом муж рассказал?

– Да. Вчера вернулся поздно и злой как сто та… как собака, но, говорит, Мадалин всех с потрохами сдала, все пароли и явки, так что вряд ли кому-то из причастных к этому делу удастся уйти от наказания.

– Волею Благодатных каждому из них воздастся по делам его, – отвечаю уклончиво, не желая поддерживать беседу на эту тему. Пройдёт несколько часов и лишь о том и будут говорить во дворце и за его пределами, обсуждать, перемалывать событие, до недавних пор казавшееся невиданным и неслыханным в Империи.

– Фрайнэ Астра, значит ли это, что венчание снова перенесут? – робко осведомляется Лаверна.

– Нет, фрайнэ Лаверна, никакого переноса даты не будет.

– Но фрайнэ Бромли…

– Фрайнэ Бромли нуждается в отдыхе и покое и, уверена, день-другой мы прекрасно со всем справимся и своими силами, – я смотрю на три девичьих лица, размышляя, кого выбрать. Лаверна очевидно старше остальных девушек, а Лия единственная замужняя дама среди молодых фрайнэ моей свиты, но… – Фрайнэ Брендетта, до возвращения фрайнэ Бромли вы примите на себя обязанности старшей дамы в моей свите.

– Я? – Брендетта – вот ещё одно прежде невиданное зрелище! – теряется сильнее, глядит на меня удивлённо, недоверчиво и настороженно. – Но я не…

– Фрайнэ Брендетта, вы состоите при мне немногим меньше времени, чем фрайнэ Бромли, вы в достаточной мере освоились при дворе и в моей свите и, не сомневаюсь, лучше, чем кто бы то ни было, знаете, из чего складываются обязанности старшей дамы. И это ненадолго, всего на день-другой.

– Поздравляю с повышением, – тихо замечает Лия.

– А теперь, фрайнэ, давайте вернёмся к этим обязанностям, – напоминаю я. – Арестуют нынче фрайна Элиаса или нет, но не годится опаздывать на благодарение.

Понимаю, все взбудоражены последними вестями – а дальше будет лишь хуже, – однако я не могу не появляться перед двором, не могу допускать беспорядка в собственных покоях. Обсуждать станут не только деяния Элиасов, но и моё участие в низложении великого северного рода. Ко мне начнут приглядываться внимательнее, гадая, как же так случилось, что четвёртая суженая императора, выскочка из ниоткуда, женщина, которой сами боги велели питать силой своею древо рода мужа и не помышлять о большем, подножку Элиасам подставила, отправив их в полёт, что закончится лишь падением. Не много ли она на себя берёт, не нарушает ли заветов божьих, влезая в дела, где честным франским женщинам независимо от положения и происхождения места нет?