Сесилия Ахерн - Волшебный дневник
— Пожалуй, я пойду один и посмотрю, что там происходит, — сказал Уэсли, едва мы переступили границу сада. — Тамара, все будет хорошо. Просто поблагодари женщину, к которой ты пришла, за подарок и постарайся извлечь из этого пользу. Вероятно, она сможет тебе что-нибудь рассказать.
Со страхом я смотрела, как Уэсли пересекает лужайку, обходит сарай и скрывается на стеклянном поле. Потом, повернувшись лицом к дому, заглянула в окна. В кухне никого не было. Тогда я постучала в заднюю дверь и немного подождала. Мне никто не ответил. Дрожащей рукой, коря себя за излишний мелодраматизм, я потянулась к ручке и нажала на нее. Дверь со скрипом поддалась. Я нажала на нее посильнее и заглянула внутрь. В коридор выходили три закрытые двери, одна справа и две слева. Первая дверь слева вела в кухню — я уже знала, что там никого нет. Ступив в коридор, я постаралась сделать так, чтобы дверь не закрылась сама собой и я не почувствовала, будто загнана в ловушку или ворвалась в чужое жилище, однако усилившийся ветер все же захлопнул входную дверь. От страха я едва не подпрыгнула на месте и вновь сказала себе, что стыдно быть такой дурой. Вряд ли старуха или женщина, сделавшая мне подарок, собираются причинить мне зло. Тогда я тихонько постучала в дверь справа. Не дождавшись ответа, повернула ручку и потихоньку толкнула ее, после чего оказалась в спальне, несомненно, в спальне старухи, потому что вся комната пропахла сыростью, тальком и трихлорфенолом[62]. Здесь стояла старая, темного дерева кровать с покрывалом в цветочек, а рядом с кроватью стояли шлепанцы на голубом ковре, видавшем не одну чистку с помощью «Шейк ‘н’ Вакс». У стены разместился комод, в котором, вероятно, хранилась вся одежда старой женщины. Напротив двери — небольшой туалетный столик, на котором я заметила аккуратно разложенные щетку для волос, лекарства, четки и Библию. Напротив кровати было окно, выходившее в сад. И всё. Больше ничего и никого.
Стараясь не шуметь, я закрыла дверь и двинулась дальше по коридору. На полу был необычный пластиковый половик, наверное, чтобы не пачкались плитки. Однако он издавал довольно громкий то ли скрип, то ли скрежет, и мне показалось странным, что меня никто не услышал. Разве что женщина была в своей мастерской, но тогда почему она не увидела Уэсли? У меня похолодело в груди, и я едва не бросилась бежать обратно, однако я уже проделала большой путь и не хотела отступать. Коридор повернул направо, и там, в конце, была еще одна комната с телевизором, которую я тоже видела в окно. Телевизор работал почти на полную мощность, но я все же слышала тиканье будильника. Мне сразу стало ясно, что это комната матери Розалин, однако, несмотря на все мое любопытство, представляться ей я сочла неуместным. Ведь я не ее искала. Перед парадной дверью был еще один коридор поменьше и слева еще одна дверь — насколько я поняла, во вторую спальню.
Я постучала, но до того тихо, что сама едва услышала себя. Костяшки пальцев коснулись темного дерева, как будто были невесомыми перышками. Во второй раз я постучала громче и прождала дольше, однако все равно напрасно.
Тогда я повернула дверную ручку. Незапертая дверь отворилась.
Благодаря своему неуемному воображению за последние недели я много чего насочиняла о прошлом и настоящем Розалин, и реальность до сих пор разочаровывала меня. Все найденное в гараже хоть и было завлекательным, интригующим, даже болезненным, так как я узнала о детской дружбе Артура и мамы с Розалин, но все же не соответствовало сложившимся у меня в голове сценариям. Главная тайна, касающаяся сада позади дома, оказалась связанной с больной матерью Розалин, трупы в гараже — всем, что осталось от сгоревшего замка. Конечно, и это было любопытно, но все же вызывало легкое разочарование, потому что никак не сочеталось с тем напряжением, которое я испытывала, едва появлялась Розалин. И не сочеталось с той таинственностью, какой она себя окружала.
Однако теперь я не была разочарована.
На сей раз я пожелала бы увидеть семьдесят ковров и темное дерево, лишь бы не слышать запах сырости и не видеть убогую спальню. Потому что увиденное потрясло меня до глубины души, и я, едва дыша, с открытым ртом застыла на месте.
Три стены от пола до потолка были увешаны моими фотографиями. Младенческими, на причастии, во время визитов к Артуру и Розалин, когда мне было три года, четыре года, шесть лет. Когда я участвовала в школьных спектаклях, веселилась на праздниках в честь моего дня рождения, на других праздниках. Когда я была девочкой с букетом на венчании маминой подруги, когда нарядилась ведьмой на Хеллоуин. Здесь же были каракули, которые я нарисовала в первом классе. Я заметила фотографию, сделанную неделю назад, когда я сидела на садовой стене, поджав ноги и подставив лицо солнцу. Обратила внимание на фотографию, где я с Маркусом, когда он в первый раз приехал сюда, а потом в другой раз, когда мы сели в автобус и отправились в путешествие. Фотографию, на которой были мама, Барбара и я, когда мы приехали в дом у ворот. Фотографию, на которой мне было лет восемь, когда я стояла посреди дороги, что ведет в замок, так как мне наскучили разговоры, которые мама вела с Артуром и Розалин о сэндвичах с яйцом и о крепком чае. И еще одну фотографию, сделанную две недели назад на кладбище, когда я клала цветы на могилу Лоренса Килсани. И фотографию, на которой я иду в сторону замка. Фотографии, на которых я с сестрой Игнатиус, на которых я гуляю, разговариваю, лежу на траве. Еще одна фотография была сделана в замке, когда я утром сидела на ступеньках, впервые обнаружив запись в дневнике, я сидела с закрытыми глазами, подставив лицо солнечным лучам. Знала же я, что за мной кто-то наблюдает. Я уже говорила об этом. Фотографий было множество, словно кто-то писал ими историю моей жизни, запечатлевал ситуации, о которых я совсем забыла, или такие ситуации, которые я и не думала увидеть на фотографиях.
В углу стояла узкая, неопрятная и неприбранная кровать, рядом — шкафчик, вся поверхность которого была усыпана таблетками. Прежде чем я собралась повернуться, чтобы уйти, на глаза мне попался знакомый снимок. Я подошла к дальней стенке и вынула из кармана помятую фотографию. Когда я сравнила ее со снимком на стене, они оказались почти одинаковыми, правда, снимок на стене был намного четче и на нем не было отпечатка пальца, поэтому лицо священника я отлично разглядела. Мама стояла рядом и держала меня на руках. На моей розовой головке лежала рука с обручальным кольцом на пальце. Снимок на стене был намного больше моего снимка. На этом увеличенном снимке отлично получилось кольцо, оно было в фокусе, да и человека я узнала без труда.
