Франциска Вульф - Рука Фатимы
Правильно ли она поступает, желая таким образом получить прощение Фатимы?.. Можно только догадываться, но ничего другого в голову не приходит. Ведь так делают миллионы буддистов и других верующих – зажигают огонь, желая принести жертву богам.
От пламени лампы она зажгла палочку, ожидая, когда загорится ее верхушка, и попыталась раздуть пламя. Палочка зажглась слабым зеленым огоньком, и в темное ночное небо стал медленно подниматься тонкий столбик дыма, распространяющего приятный успокаивающий аромат. Затекшие от напряжения мышцы расслабились, сердце успокоилось, внутренний голос, только что мучивший ее упреками, становится все тише… вот наконец совсем умолк.
Вдруг ее охватило новое чувство – уверенности, что она поступила правильно, успокоив Джинкима. От ее поступка мир не рухнет, а человеку, который любит свой народ и испытывает смертельные муки от мрачных предчувствий, это, возможно, облегчит жизнь.
Не для того ли волшебный камень оказался в ее руках и перенес ее сюда, чтобы помочь тому, кто попал в беду, облегчить его страдания… Может быть, в том и состоит ее задача, которую она должна выполнить здесь?
Беатриче снова взглянула в небо: прямо над ней сияет то самое созвездие – в форме глаза. Она поняла сразу, что, подходя к окну, надеялась его увидеть. А ведь готова поклясться – еще несколько минут назад его там не было.
Может быть, до этого она невнимательно разглядывала небо? А если созвездие все время там сияло? Не могут же звезды просто так появляться и исчезать… Или все-таки могут?..
Неотрывно глядя на созвездие, сверкающее огромным ярким глазом, Беатриче пыталась представить себе лицо… на нем – этот глаз… И она увидела это лицо – прекрасное, доброе, с приветливой и понимающей улыбкой. Смотришь на него – и кажется, что звезды в этот миг сияют каким-то особенным ярким светом.
XVII
Ахмад, закутавшись в теплый плащ и надвинув поглубже лисью шапку, ходил взад-вперед. Обледеневшая трава хрустела под мягкими, подбитыми мехом сапогами. Захотел бы, так и тут передвигался бы бесшумно. Но вокруг никого, можно не прятаться.
Где-то далеко, на городской стене, он различал сторожевые огни. Но здесь, по другую сторону городских ворот, не видно даже крохотного светильника. Будь небо затянуто облаками, не разглядел бы и собственную руку.
С тоской вспомнил он сады и оазисы своей родины. Теплыми ночами там трещат цикады, легкий, приятно освежающий ветерок шелестит верхушками пальм, в фонтанах бьет прохладная, чистая вода, сладкий аромат жасмина дурманит голову, а в прудах плавают сотни маленьких светильников…
Да, там, дома, остались настоящие сады; там, в этих садах, слуги в любой момент по одному его знаку готовы подать своему господину прохладительные напитки. А покидая сады, города и оазисы, ты оказываешься в бескрайней величественной пустыне. Ноги по щиколотку утопают в мелком желтом песке, а звезды так близко, что кажется – до них дотянешься рукой.
Здесь тоже кое-где попадаются ручьи, но вода с шумом расплескивается о камни. Нет здесь изящества, благородства… одна дикость, варварская, безотрадная пустота.
В чаще позади внезапно послышался какой-то шорох. Ахмад огляделся и нащупал кинжал. Кто там, в кустах, – лиса, мышь, дикая лошадь? А может, нечто совсем другое?..
Рассказывают, что в Китае обитают злые духи, жестокие феи и страшные демоны. Поговаривают даже об ужасных драконах: величиной с дом, силой превосходят тысячу воинов, тела их покрыты отливающей серебром чешуей, которая жестче самых лучших клинков. Изрыгают из пасти смрадный огонь, и от него нет спасения никому…
Незримая рука сковала ноги Ахмада, а какая-то высшая сила заставляет его бежать прочь… Бежать – нет, об этом не может быть и речи! Никогда он не был трусом! Но он должен спасти свою жизнь, пока не поздно, пока орда оголодавших демонов не набросилась на него и не вырвала у него из груди сердце…
В это мгновение из кустов показалась лошадь. В лунном свете ее белая, без единого пятна шкура сияла, словно звездная пыль. Лошадь тряхнула головой, и густая, длинная грива блеснула, подобно хвосту кометы. Животное тихонько пофыркивало, и в бледном свете Ахмад ясно видел, как из ноздрей лошади идет пар… Он облегченно вздохнул. Это не дух, хотя в эту минуту лошадь и можно принять за него. Протянув руку, погладил коня. Но тот, словно ничего не заметив, медленно переступил с ноги на ногу и зашагал дальше, не обращая никакого внимания на человека.
Ахмад смотрел вслед коню, пораженный его королевским достоинством. Может, россказни о том, что у монголов совсем особые лошади, умеющие говорить и наделенные колдовской силой, вовсе не вымысел? Некоторые утверждают, что монгольские лошади способны летать по воздуху, словно птицы. Даже китайцы, похоже, верят в эти истории, а ведь во всем остальном не питают к монголам никаких чувств – одно презрение.
Возможно, легенды о волшебных лошадях скрывают отчаянную попытку объяснить, как этому варварскому, невежественному народу удалось победить превосходящих их китайцев и подчинить их себе. А может, это и правда… Удивительная страна… Иногда ему начинает казаться – здесь, пожалуй, возможно все.
Снова в кустах послышался шорох, но на этот раз Ахмад не испугался: он четко различил шаги человека.
– Приветствую тебя, Ахмад, друг мой! – Пришедший обнял его, как долгожданного друга, поцеловал в щеку. – Рад тебя видеть.
– Ты припозднился, Марко. – Ахмад освободился из его объятий.
Они с Марко друзья – на данный момент. Но эта дружба может обернуться враждой быстрее, чем меняется погода в горах, – если только одному из них это пойдет на пользу. Вот в этом они похожи.
– Я жду тебя больше часа, Марко.
– Прости меня, друг мой! – Венецианец галантно поклонился, голос его звучал весело. – Надо было разделаться с неотложными делами, они не могли дольше ждать.
Ахмад воздержался от реплик – двусмысленная улыбка молодого человека выразительнее всяких слов. Это характерно для венецианца. Единственное, что могло бы помешать его карьере и даже свалить его, – это красивая женщина с прекрасным лицом и телом.
– Тебе удалось что-нибудь разузнать? – спросил Ахмад.
Нет у него времени на эмоции по поводу любовных приключений Марко. Его-то уж точно ждут дела поважнее. Улыбка на устах венецианца погасла:
– Да, кое-что. У дядюшки все хорошо, даже чересчур, – сообщил он мрачно. – Вместо того чтобы лежать глубоко под землей, как это принято на моей родине, Маффео наслаждается отменным здоровьем. Был болен, но не перестал вынюхивать все и всюду.
