Ольга Митюгина - Нетопырь
А сейчас… Сейчас в ее глазах спокойствие.
И насмешка.
Лиза не узнала его!
— Я хотел поговорить с тобой.
Нет, надо мягче… Нежнее.
— Поговорить? — она негромко рассмеялась. — Судя по тому, что мне передал Вячеслав, ты хотел совсем не этого, смертный!
Вампир сделала несколько шагов к нему. Плавных, текучих шагов — скольжение сквозь тьму.
Он не отступил.
— Лизонька…
— Я тебе не Лизонька! — оборвала она. — Ильза нашла у тебя пистолет с серебряными пулями… И как нашла! — голос ее пропитался презрением. — Бабник. Жалкий, ничтожный бабник. Пожелай графиня, и ты лежал бы сейчас мертвым на той аллее!
— Только не говори, что это тебя волнует, — не удержался от грустной улыбки молодой человек.
Елизавета замерла от неожиданности, прекратив на секунду свое бесконечное кружение, подобное тугим кругам акулы вокруг жертвы.
— Все же ты заслужил наше уважение, — наконец пожала она плечами. — До чего-то ведь ты докопался…
— Я не об Ильзе. Я хотел сказать, что не ожидал, будто тебя взволнует то, что я — «бабник».
— Какое самомнение! — искренне рассмеялась баронесса. — Нет, ты на самом деле вообразил себя Владом! Ответ в его стиле. Но Влада я любила, а ты… Ты — никто. И через минуту умрешь.
Вот мы и добрались до сути. Если сейчас он проявит слабость, это и будет концом.
Как бы то ни было, есть такая вещь, как справедливость…
— Ты хотела убить меня сама? — Лайнелл горько усмехнулся. — Что ж, это правильно. Хотя бы потому, что Влад так тебе и не поверил… Чего ты ждешь, баронесса? Что я буду вымаливать жизнь? Не теряй напрасно время…любимая.
Девушка отступила на шаг. В глазах ее читалась лихорадочная растерянность.
Рысь… Загнанная рысь.
…голову которой он некогда обещал этой женщине…
…перед последним прыжком на охотника.
Как нападают вампиры?
Как нападает его жена?..
— Тонкий ход… — выдохнула наконец вампирка. — Очень тонкий. Я тебя недооценила… Я последую твоему совету!
В следующую секунду его уже сжали холодные изящные руки, твердые, как у каменной статуи, и такие же неумолимые.
…скорость…
Как ветер.
Ты всегда любила ветер.
Лайнелл не стал даже сопротивляться: наверное, где-то на дне души покоилось знание, что так должно было случиться.
Удар клыков.
Холодный ветер над пустырем…
А там, за темнотой — огни…
А под огнями…
Сад, где никогда не осыпаются цветы, сияющие во мраке…
Так и не сказал…не сказал ей…
Лизонька!
Обрушить поток образов, мысленных образов…да они и сами плещут из него, как кровь, заполняющая ее рот…
Из души в душу…
Замок… Чтение при свечах… рождение Милу… Констанции… Ты помнишь, Лиза?.. Ты помнишь?..
И твое лицо на кружевных простынях гроба, белые маргаритки…
И лилии.
Ты отстранилась, Лизонька? Почему я не вижу тебя? Какой у тебя взгляд?..
Твой взгляд, боже, твой взгляд, когда ты молила меня пощадить тебя…
Когда ты молила Влада.
Ты помнишь нашу встречу тогда, на тропинке, когда я шел в замок, узнав о твоем возвращении? Я ведь нес тебе цветы, Лиза, нес полевые цветы — и, увидев тебя, почему-то выкинул их в кусты при дороге…
Головокружение… Куда это скользит тело?..
В последнюю секунду его снова подхватили ее руки. Господи, почему они дрожат?..
Кажется, его укладывают на землю. Ладони на щеках, приподняли голову…
Ты шепчешь? Или я грежу, любимая?..
— Не может быть… О боже, не может быть… Открой глаза, только открой глаза, я тебя умоляю!
Что это, слезы в голосе? Почему твой голос срывается?..
— Открой глаза, я прошу тебя! Ну, пожалуйста, — сквозь рыдания!
Неужели он закрыл глаза? Смешно… И так просто.
Открыть…
Она наклонилась над ним, бледная, как сама смерть, и ее серые глаза заволокли прозрачные слезы, как у любой смертной женщины. Лиза стояла на коленях, на острых мелких камешках и мусоре, не думая о тонких колготках и белом плаще, и губы ее вздрагивали.
Лайнелл поднял руку и осторожно коснулся щеки Елизаветы.
Мокрая и теплая?..
Слезы ручьями.
— Не плачь…
Эти слова сказались на венгерском, венгерском четырнадцатого века — и острые зубы Елизаветы впились в ее нижнюю губу, удерживая рыдания.
— Ко…Констан… Боже мой, почему ты не сказал!..
— Я пытался… — попробовал улыбнуться молодой человек. — Я уже второй раз возвращался к тебе…
— Влад… — она на краткое мгновение закрыла лицо руками. Белый взмах, как крыло подстреленной чайки… — Я чувствовала…я всегда это чувствовала… — мелкое сито торопливых испуганных слов. — Подожди, не уходи… Я отнесу тебя в больницу… Боже мой, какая чудовищная глупость!
— Не надо… — тихо произнес он, поймав ее запястье. Поцеловать… Нежно. — Не нужно. Так лучше. Ты только прости меня.
Венгерский… Древний венгерский… Как чарующе было разговаривать на нем с этой женщиной, с его женой… Единственно правильно.
— Констан, любимый! — она горячо стиснула его руку. — Умоляю, помолчи! Я тебя нашла. Князь, благодарю тебя, я его нашла после стольких веков! Знаешь…я так хотела, чтобы ты знал…нет и не будет в вечности такого же, как ты. Я все эти столетия тосковала по тебе! Помолчи, у тебя еще есть шанс, если немедленно отправить тебя в больницу! Тебе сделают переливание…и ты будешь жить! И мы с тобой обо всем поговорим…обо всем на свете! Хорошо? Боже, какая я дура! Ты же так похож…на Влада. — Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и несчастной.
А потом его взяли на руки, словно он был не тяжелее котенка, тело ощутило слабый толчок — а в следующую секунду они уже поднимались сквозь тугой своенравный ветер, что пел вокруг них свою холодную темную песню, и звезды оказались так близко…совсем как ее лицо.
Холодная рука на лбу. И…теплота в глазах? Та, что была давным-давно, теплота живой Лизы — из-за совершенства этой вселенской красоты?..
— Куда мы…куда ты несешь меня?
— В больницу. Потерпи…потерпи, любимый.
— Я прошу тебя, не надо! Зачем тебе снова эта раздвоенность?.. Лиза, у тебя же есть Слава…
Горькая усмешка.
— Глупый… У меня всегда был только ты…
Соленый от слез поцелуй. В губы. В душу.
— А Карл?
Полет прекратился. Просто тихо выл ветер высоты, а они висели над головокружительной, иссиня-черной бездной, на дне которой сиял Соулинг.
— Констан…я умоляю… — безжизненный, робкий шепот. — Пожалуйста, давай оставим этот разговор на потом… Прошу тебя. Дай мне тебя спасти!
