Элизабет - Черный Город
- Это... твоя вина... Крис мертв, - Грегори задыхается.
- Я не давал ему тот Золотой Дурман, Линус дал ему его, - рычу я.
- Но он... сначала просил тебя, но ты отказал. Если бы ты дал ему Дурман... ему бы не пришлось... ему бы не пришлось обращаться к Линусу. Это твоя вина, что он мертв, - говорит Грегори, его глаза наполнены болью.
- Эш, - раздается шепот.
Я бросил Грегори и повернулся кругом. Мама зашевелилась на полу. Я думал, она мертва!
Грегори выбежал из склепа прежде, чем я смог закончить то, что начал.
От мамы слышится скрипучее, болезненное дыхание, пока из раны в груди сочится кровь. Я становлюсь на колени рядом с ней и отчаянно хватаю её за руку. Я больше не вижу в ней Разъяренную, просто женщину, которой она была. Свою маму.
- Мне жаль, что я оставила тебя... - говорит она - Прости меня, мой любимый мальчик.
- Я прощаю тебя, - говорю я.
Она слабо сжимает мою руку.
- Не оставляй меня, мама. Пожалуйста...
Я чувствую, что она ускользает.
- Я люблю тебя, - говорю я.
Она выдыхает.
- Пожалуйста, не умирай.
Её пальцы выскальзывают из моих.
- Мама? - шепчу я.
Тишина.
- Мама?
Отец трогает меня за плечо.
- Сынок, её больше нет.
Натали обнимает меня и целует в щеку, не говоря ни слова. И мы стоим вот так, кажется, вечность. Я не хочу двигаться. Как только я пошевелюсь, мир оживет и тогда, все окажется взаправду. Я слышу, что откуда-то издалека раздается пение. Тоскливый, душераздирающий плач. Я знаю, что это Сигур. Должно быть, его двойное сердце перестало биться.
- Нам надо подготовиться к Со'Камур, - говорю я, подразумевая обряд Дарклингов для того, чтобы почтить мертвых.
Папа сначала меня не слышит. Он держит мамину руку, проводя большим пальцем по её указательному, где она обычно носила обручальное кольцо. Дарклинги верят, что указательный палец напрямую связан с двойным сердцем. Вот, почему они носят кольца именно на этих пальцах.
- Папа?
- Она должна быть со своей родней, - тихо произносит он. - Мы принесем её тело к пограничным воротам после наступления комендантского часа. Сигур нас впустит.
* * *
Натали тянет меня в свои объятья, мгновение, и вот мы уже в моей спальне.
- Тебе не обязательно быть здесь, - говорю я, и мой голос срывается от эмоций. - Я знаю, ты все еще на меня злишься.
Она легонько меня целует и, несмотря на мое горе, я отчетливо осознаю, что страстно её желаю.
- Эш, я люблю тебя. Позволь мне быть здесь с тобой.
Взяв за руку, она ведет меня к кровати. Мы забираемся под одеяло. Она кладет руку на мое сердце, открывая канал связи между нами. Единения душ. Все мои эмоции мгновенно заполняют её сердце: моя боль, моя печаль, моя несчастная любовь. Она поглощает все это, словно губка, разделяя эти чувства со мной. Мне не придется страдать в одиночестве.
Я ласкаю её кожу, целую её губы, провожу руками по её ногам. Не возникает никакого смущения, когда наши пытливые пальцы изучают тела друг друга. Мы молча раздеваемся, бросая нашу одежду на пол. Я продолжительно смотрю на неё, потом ложусь рядом и притягиваю её к себе. Её тело идеально умещается на моем, будто мы две половинки одного целого.
- Эш, я люблю тебя, - говорит она.
- И я люблю тебя, - говорю я. - Так начинается мое сердце...
- Так начинается наша жизнь, - шепчет она в ответ, вспоминая слова, которые я сказал ей в тот вечер на барже у Жука, когда впервые поцеловал её.
- Навечно, - говорим мы в унисон.
Кровная клятва. Теперь мы едины по закону Дарклингов.
Я отклоняю голову, предлагая свою шею ей, чтобы скрепить наш союз. Натали проводит ногтем по моей коже и из ранки появляется крошечный пузырек крови. Она нежно слизывает кровь.
Приподнявшись, Натали убирает волосы на одну сторону, обнажает две колотые раны на своей шее. Я колеблюсь, вспоминая, что случилось в особняке.
- Все хорошо, - шепчет она. - Я доверяю тебе.
Я слегка расцарапываю кончиками своих клыков её ранки, вскрывая их, и прижимаюсь губами к её шее. Её горячая кровь струится по моему языку. Мне приходится приложить все усилия, чтобы выпить всего несколько капель, для того чтобы укрепить нашу связь.
Она откидывается назад и, не произнося ни слова, я как можно аккуратнее устраиваюсь сверху. Она издает небольшой вздох, а затем остается только одно блаженство. Вся нервозность исчезает, когда мы целуемся, и нами руководствуют только инстинкты.
После, Натали засыпает, и её голова покоится у меня на груди. Однако я не могу заснуть. Хотел бы, но не могу. Я знаю, что папа уже скоро постучится в мою дверь и скажет, что нам пора уходить.
В комнату, через открытое окно, залетают дождинки и, ударяясь о колокола, вызывают мелодичный перезвон. В воздухе пахнет свежестью, чистотой. Маме бы понравилось. Из того, что папа мне о ней рассказывал, я знаю, что она любила дождь. Натали шевелится, и я целую её в макушку.
Я вылезаю из постели и подхожу к окну. Холодный ночной воздух покалывает мне кожу, и я дрожу, но не стремлюсь укрыться от холода. Я оглядываю панораму города и перевожу взгляд на Пограничную стену, которая пробивает себе путь через середину города, словно бетонный хребет.
Город все еще очень тих. Огни не горят, улицы пусты, мир безмолвствует. Я подхожу к раковине, которая стоит в углу комнаты, и споласкиваю водою волосы, смывая грязь и кровь, думая о том парнишке полукровке. Как бы мне хотелось знать, что он был в городе. Я бы навестил его и дал понять, что он не одинок. Хотя, с другой стороны, это дало мне небольшую надежду, что кроме нас с Эвангелиной, в городе есть еще полукровки.
Я возвращаюсь к арочному окну и, выглядывая, поворачиваюсь лицом, к залитому лунным светом, небу. Во мне просыпается Дарклинг, влекомый ночью. Я издаю вой, полный горя и отчаяния, так чтобы его слышали все мои собратья. Где-то в отдалении мою песню подхватывает другой Дарклинг, затем следующий, пока весь город не оживает от этой неземной музыки: "Мы здесь. Ты не одинок, брат", - поют они в ответ. - "Мы любим тебя".
Натали просыпается.
- Прости, не хотел тебя будить, - говорю я.
- Ничего, - сонно отвечает она.
В мою дверь раздается тихий стук.
Когда папа входит в комнату, Натали оборачивается одеялом. Он бросает на неё быстрый взгляд, но ничего не говорит.
Я с удивлением обнаруживаю, что он сбрил бороду, и он кажется выше, будто сбросил тяжкий груз целого мира со своих плеч. На нем тускло-серая мантия, которую он одевает только на похороны.
- Пора, - говорит он.
ЭШ
Мы стоим и ждем у железных ворот, в то время как охранники Легиона идут докладывать Сигуру о нашем прибытии. Часть стены, которая была разрушена в результате взрыва, была наспех восстановлена, и эту часть патрулировал лишь один отряд Стражей-гвардейцев. Мы подождали, пока они не вернутся к своим постам, прежде чем подойти к воротам.
