Избранная и беглец - Штерн Оливия

На сердце было тяжело. Айрис никогда не считала себя кровожадной и жестокой, но таковой приходилось быть. Бог никогда не остается с чистыми руками, но… Она долго думала над всем этим ночью, когда вволю наревелась в подушку, и твердо решила, что раз уж все сложилось именно так, то она приложит все усилия, чтобы людям на Эрфесте действительно стало лучше жить. В конце концов, богу и правда не обязательно исцелять всех страждущих — но высшему Федерации вполне по силам принести на планету технологии развитых миров. Начать можно с малого — с вакцинации, например. И с организации больниц. Уж хуже от этого никому не станет.

Она и сама не поняла, как ноги принесли ее к лавке оружейника Ленне. Остановилась, пытаясь сообразить — а надо ли ей это. Ну увидит она мать, ну и что дальше? Что они вообще могут сказать друг другу? Отца… хм, отца Айрис повидала бы.

«Но что ты ему скажешь? Здравствуй, отец, теперь я ваша богиня?»

Айрис огорченно вздохнула, погасила сияние. Нет, не стоит ей идти к ним, пусть и ноет сердце, а рука так и тянется к дверной ручке. Когда-то она любила маму и папу. А больше всех — маленького братика. Времена эти остались в прошлом.

…И в который раз всё решили за нее.

Дверь лавки распахнулась, из полумрака высунулась пегая взлохмаченная голова Герхарда Ленне. Айрис вздрогнула, когда взгляд его безразлично скользнул по ней. Отец медленно, двигаясь так, словно у него заржавели все суставы, вышел из лавки и прикрыл за собой дверь. Айрис поняла, что ее начинает потряхивать от напряжения. Ей хотелось убежать, но ноги как будто приросли к земле. Она стояла и смотрела на своего отца, которого так любила маленькой девочкой. Смотрела молча, потому что говорить было нечего, после того как ее бросили в озеро.

— Айрис, — хрипло произнес он, — но ты же…

Она облизнула пересохшие губы.

— Да, это я. Я вернулась.

Отец вдруг отпрянул, осеняя себя охранным знаком Двуединого.

— Сгинь! Изыди! Изыди, Проклятая!

«Глупо-то как вышло». — Мысли текли очень спокойно, и Айрис казалось, что она смотрит на все происходящее как бы со стороны. А отец… она привыкла слушать его во всем, но теперь в этом стареющем мужчине видела неразумного ребенка. Возможно, так было всегда, просто она не замечала.

Приходить сюда было плохой идеей. Из рук вон плохой. Но она вовсе не о такой встрече мечтала.

Она сильно ущипнула себя за ладонь, и боль внезапно придала сил и уверенности.

— А тебе-то я что плохого сделала, отец? — спокойно спросила она. — За что вы меня так?

Но Герхард Ленне не слушал ее. Он внезапно шмыгнул обратно в лавку, а через несколько секунд появился оттуда, вооруженный боевым топориком. Прохрипел страшно:

— Во имя Двуединого! — и ринулся прямо на Айрис.

А ей словно под дых ударили. Так больно было смотреть на искаженное ненавистью лицо человека, которого привыкла любить.

Нет, она не дала себя ударить. Выставила вперед ладонь, и лезвие топора, скрежеща и высекая искры, с лязгом скользнуло по невидимой сфере. А она, глядя в бешеные глаза отца, рявкнула:

— За что ты меня ненавидишь? За что?

— Ты не дочь мне! — Герхард не сдавался, занес топорик еще раз и с оттяжкой ударил им по защитному куполу. — Моя дочь умерла! Ты тварь, принявшая ее облик!

И вот эти его слова оказались последней каплей.

Нет, она больше не будет ни с кем церемониться. Хватит с нее. И горе тому, кто посмеет напасть.

Отца отшвырнуло на дорогу с такой силой, что Айрис уже была готова услышать треск ломаемых костей. Но нет, обошлось. Она быстро подошла к нему, наклонилась.

— Может, я и тварь. Но вы сами меня утопили в озере. Кто тогда рассказал храмовникам про рубашку? Кто? Мать это сделала?

Герхард дышал тяжело и хрипло, и непрестанно шарил руками вокруг себя в поисках отлетевшего в сторону топорика.

— Ну? Кто?

— Я не говорю с проклятой тварью, укравшей облик моей дорогой Айрис, — выплюнул он. — Будь ты проклята.

— Я и есть твоя Айрис. — Она выпрямилась. — Я вернулась, чтобы править. Я дочь Матери всего сущего. Вы поклонитесь мне, все до единого. Так что лучше скажи, кто донес тогда. Это мать сделала?

— Ты… хочешь убить ее?

— Почему нет? Почему я должна себе в этом отказывать?

— Это не Лависия! — выдохнул наконец ее отец. — Не она донесла… Кто бы ты ни была, тварь, так похожая на мою Айрис… это не Лависия. Служанка подслушала… Элиза, это она.

— Мать выгораживаешь?

— Нет, — мотнул он кудлатой головой, — нет…

Айрис огляделась. Все то время, пока она тут выясняла отношения с отцом, на них пялились из всех щелей и окон.

«Так даже лучше. Быстрее сообразят, кто я такая».

Она оглянулась на двери оружейной — на пороге замерла до боли знакомая фигура. Стареющая, но все еще красивая женщина. Мать зажала себе рот ладонью, давя крик, рвущийся из горла. И первым порывом Айрис было броситься к ней, обнять, прижать к себе… Но она лишь дернула плечами, холодно кивнула матери. Наверное, они все сказали друг другу еще тогда, когда перепуганная Айрис просила платье, потому что не могла и дальше бродить по городу в рубашке Проклятых.

Затем Айрис вновь посмотрела на отца. Отметила про себя, что дышит он хорошо, ровно, сердце бьется ритмично.

— Я не желаю вам зла. Но если еще кто-нибудь посмеет напасть на богиню, он умрет.

Обернувшись, Айрис еще раз хмуро кивнула матери и пошла дальше, к замку.

Не нужно было сюда приходить, не нужно. Теперь вот вместо решимости скребет застарелой болью в груди, и слезы того и гляди покатятся по щекам. Нет, так нельзя. У нее осталось самое важное дело, ее кроха, ее любимый малыш.

Поразмыслив еще немного, Айрис решила, что ей вовсе не нужно брать замок штурмом, а лучше всего будет подойти к нему незаметно. Наверняка Рато уже доложили о появлении новой богини.

И, повинуясь мысленному приказу, вокруг нее сформировалась отражающая пленка, делая ее практически невидимой.

На душе кошки скреблись. И самой себе не объяснишь, почему же так больно и горько. Возвращаешься в те места, где росла, а вместо радости — песок и ощущение горького пепла на языке. И люди иные, странные, хоть и не могли измениться за столь короткий срок… Айрис, вернувшись из другого мира, теперь воспринимала все не так, как раньше. То ли повзрослела, то ли просто поднабралась нужных знаний.

И со всем этим ей придется разбираться. Но то — позже. Сейчас предстояло встретиться с Рато. Забрать Микаэла.

И убить настоятеля храма.

Она знала каждый угол этого старого угрюмого замка. Каждую пыльную и заросшую паутиной щель, где можно было спрятаться и отсидеться, когда у барона случались припадки ярости. Знала, где расположена мужнина спальня, балконом выходящая на внутренний двор, а где зал для приемов, в котором стояло большое деревянное кресло, похожее на трон. Сидя в нем, Рато вершил строгий и справедливый суд. Степень строгости и справедливости сильно зависела от количества монет, принесенных и переданных барону.

Как ни странно, Рато не успели оповестить о появлении в городе утопленной леди Ревельшон. Замок еще спал, опутанный сияющей паутиной рассвета. И нынешней Айрис он казался вовсе не унылым каменным строением, а драгоценной сверкающей шкатулкой, хранящей старинные тайны. Ее приятно открывать эту шкатулку, невзирая на все пережитое. И ею же будет приятно владеть. Только вот пыль вымести и пауков с крысами изгнать.

Неслышно скользя по истертым каменным плитам, то и дело окунаясь в свет, льющийся сквозь окна, Айрис и сама немного удивлялась тому, что теперь замок ей нравится. Она ведь ненавидела его, эту мрачную холодную громадину, он ей был все равно что клетка — и она заперта в этой клетке с чудовищем. А теперь восприятие изменилось. Ей нравились тяжеловесные каменные своды, старые стены, на которых остались шрамы давнишних сражений, нравилось то, что все здесь было из натуральных материалов. Камень, потемневшее от времени дерево, шерстяные гобелены.