Лунная Заводь (ЛП) - Эндрюс Илона
Фотографии выпали у нее из рук. Сериза отшатнулась.
— Он слияет мою маму!
Мир побелел от ярости и паники. Ее голова стала горячей, а пальцы ледяными. Она застыла, как ребенок, пойманный в ловушку в как раз перед тем, как его обнаружат. Мимо нее пронеслись воспоминания: мама, с голубыми глазами и ореолом мягких волос, стоит у плиты с ложкой в руке, что-то говорит, такая высокая… Выходит на крыльцо, держась за руки, поправляет волосы, читает ей в большом кресле, она прижимается головой к плечу мамы, запах мамы, ее голос, ее…
О, мои Боги. Все ушло. Все ушло навсегда. Мама ушла. Мама, которая могла все исправить, не могла исправить это. Слияние было необратимым. Она исчезла, исчезла…
Нет. Нет, нет, нет.
Сокрушительная тяжесть вздулась в груди Серизы и попыталась повалить ее на пол. Она сжалась от боли, ее горло сжалось тугим кольцом, и она заставила себя уйти, полуслепая от слез.
— Мне пора. Так никто не увидит.
Чьи-то руки подхватили ее. Уильям понес ее прочь от тети Пет, прочь от шума, доносившегося из кухни, к двери, вверх по лестнице, а затем в ее маленькую комнату. Ее лицо было мокрым, и она уткнулась ему в плечо. Он обнял ее своими теплыми руками и опустился на пол.
— Они слияют мою мать. — Ее голос прозвучал сдавленно. — Они превращают ее в чудовище, и она все понимает. Она должна понимать, что они делают. Все время.
— Тише, — пробормотал он. — Тише. Я с тобой.
Прекрасная улыбка матери. Ее теплые руки, глаза, полные смеха. Ее «у меня самые глупые дети». Ее «радость моя, я люблю тебя». «Ты прекрасно выглядишь, дорогая». — Все ушло навсегда. Не будет ни прощания, ни спасения. Все эти смерти, вся эта борьба — все это было напрасно. Мама не вернется к ней и Ларк.
Сериза уткнулась лицом в шею Уильяма и беззвучно заплакала, сквозь слезы сочилась боль.
СЕРИЗА открыла глаза. Ей было тепло и уютно, она прислонилась к чему-то. Она пошевелилась, подняла голову и увидела, что на нее смотрят два карих глаза.
Уильям.
Должно быть, она заснула, запутавшись в нем. Они сидели на полу, куда он опустился в самом начале. Он даже не пошевелился.
— Как долго ты здесь сидишь? — спросила она
— Около двух часов.
— Ты должен был меня отпустить.
Она пошевелилась немного, но он не отодвинулся.
— Я не возражаю. Мне нравится обнимать тебя.
Сериза прислонилась к нему спиной и положила голову ему на плечо. Он напрягся и крепче прижал ее к себе.
— Я похожа на бардак? — спросила она.
— Да.
В этом был весь Уильям. Никакой лжи.
Мягкий свет лампы освещал ее потайную комнату. Теперь она выглядела такой жалкой. Фотографии мертвых людей на стенах. Потертые стулья. Это было ее место с самого детства, и теперь она увидела его, будто в первый раз. Это бы ее огорчило, но в ней не осталось грусти. Она все выплакала.
— Мне придется рассказать Ларк. — Ее сердце сжалось при этой мысли. — И я даже не знаю, жив ли папа или мертв.
Ее голос дрожал. Уильям крепче обнял ее.
— Ты видела дерево Ларк? — тихо спросил он.
Она кивнула.
— Дерево-монстр.
— Что с ней случилось?
Сериза закрыла глаза и сглотнула.
— Работорговцы. Я даже не знаю, откуда они взялись. Мы так и не смогли этого выяснить. Кто-то должен был провести их через границу. Селеста, моя троюродная сестра, и Ларк, которую тогда звали Софи, повезли вино в Сиктри по реке. Ларк хотела купить маме подарок на день рождения…
Она слегка поперхнулась последними словами.
— Итак, Селеста взяла Софи на лодку, чтобы обменять ящик вина на какую-то безделушку. Они выстрелили Селесте в голову. Одной пули было достаточно. Она упала за борт, а Ларк последовала за ней. Работорговцы ударили ее веслом, когда она вынырнула, чтобы глотнуть воздуха. Они отвели ее в болото к своему лагерю и посадили в яму в земле. Вечером яму затапливало, и ей приходилось спать сидя, по колено в воде, чтобы не утонуть. Мы перевернули все вверх дном в поисках ее. Мы с собаками искали повсюду.
Его рука обняла ее, притягивая ближе.
— Она говорит, что на второй день один из мужчин забрался к ней в яму. Наверное, чтобы пристать. Он мог бы это сделать, по крайней мере частично. Ларк может немного вспыхнуть. Она еще не совсем хороша с прицелом, но это сильная белая вспышка. Она вспыхнула ему прямо в глаза.
— Поджарила мозги, — сказал Уильям.
— Да. Работорговцы оставили тело там, где оно было, и перестали кормить ее. Нам потребовалось восемь дней, чтобы найти ее, и то нашли только из-за бабушки. Она ушла в болото за неделю до этого… она делает так каждый год, и когда она вышла, она вызвала Расте Адира, как я сегодня. Использовала один из трупов работорговцев, который мы положили в морозилку. Я должна была это сделать, но тогда я не знала как.
Сериза сглотнула.
— Когда мы нашли лагерь, он был полон ям с детьми. Некоторые были мертвы… работорговцы плохо заботились о своем товаре.
— Вы их убили? — Голос Уильяма превратился в хриплое рычание.
— О, да. Никого не оставили в живых. Я бы замучила каждого из этих ублюдков, если бы было время. Когда мы вытащили Ларк из этой ямы, она была слаба, но жива. Она могла постоять за себя. Семь дней без еды, она должна была быть слабее.
Сериза закрыла глаза. Рассказывать ему было все равно, что отрывать струпья с раны.
— Ты думаешь, она ела тело? — спросил он.
— Даже не знаю. Я не спрашивала. Я просто рада, что она жива. Она вернулась странной, Уильям. Сначала это были волосы и одежда, а потом она убежала в лес и больше не разговаривала. А еще появилось дерево-монстр. Мама была единственной, кому она доверяла. Теперь осталась только я.
— В лесу живет настоящий монстр, — сказал он. — Он погнался за Ларк, и я с ним дрался.
Она подняла голову.
— Что значит монстр? Может, это один из уродов «Руки»?
Он покачал головой.
— Я так не думаю.
— На что он был похож?
Уильям поморщился.
— Большой. Длинный хвост. Он был похож на гигантскую ящерицу, местами покрытую шерстью. Я порезал его, и его рана зажила прямо на моих глазах.
Черт возьми.
Он посмотрел на нее.
— Я не знаю, что это такое, но твоя бабушка знает. Она пела ему колыбельную по-галльски.
Бабушка Аза?
— И ты молчал все это время?
Он поднял свободную руку.
— Я не был уверен, что это не домашнее животное, друг семьи, какой-то дальний родственник, может быть, еще один кузен… дай мне знать, когда станет теплее.
Сериза высвободилась из его объятий.
— Это не домашнее животное и не родственник! Я не знаю, что это за чертовщина. Я никогда не слышала ни о чем подобном.
— Спроси свою бабушку.
— Она пока спит. Сегодня она применила жесткую магию, и ей потребуется несколько дней, чтобы прийти в себя.
Сериза резко наклонилась вперед. Его рука скользнула вниз по ее спине, разминая усталые мышцы, тепло его пальцев успокаивало ее через рубашку. Он гладил ее, как кошку.
— Так ты разозлишься, если я его убью?
— Если он придет за нами, я сама разрежу его на куски, — сказала она ему.
Его рука скользнула ниже, и он убрал ее. Он снова взял себя в руки. Свирепое существо, которое она видела утром, снова спряталось.
Сериза прислонилась к нему спиной. Его рука обвилась вокруг ее талии, притягивая ближе. Он был сильным и теплым, и сидение в его объятиях наполняло больное пустое место внутри нее тихим удовлетворением.
— Когда мне было двадцать, я встретила мужчину, — сказала она ему. — Тобиаса.
— У тебя опять же висит его фотография на стене? — спросил он, и она уловила в его голосе нотки рычания.
— Верхний левый угол.
Он обернулся. Его лицо помрачнело.
— Красивый, — сказал он.
— О, да. Он был очень хорош собой. Как кинозвезда из фильмов в Сломанном. Я была так влюблена. Я бы сделала для него все, что угодно. Мы были готовы пожениться. Он был почти членом семьи. Папа даже позволил ему вести некоторые наши дела.
