Татия Суботина - Ради тебя 1. Если бы не ты
Он рассказывал мне о Заблудших. О том, какими они могут быть и что можно ожидать. Он рассказывал о методах отправки душ за той край. Он рассказывал о призрачных демонах. Но я даже на миллиметр не приблизилась к истории самого Яна или моей роли в том, что должно произойти. На любые вопросы об этом – он отвечал игнором. Я уже стала склоняться к мысли, что сама придумала тот разговор, и откровенность с которой он готов был отвечать мне.
Видимо, Кенгерлинский решил, что мне не стоит знать слишком многое. Только вот почему, я тоже не знала. И это злило.
Вместо вменяемых ответов Ян продолжал твердить о том, какой прекрасной помощницей я стану, как только научусь полностью контролировать Силу. Он с нетерпением ожидал наступления это дня. В отличие от меня. Неизвестность радовала меня даже больше, чем туманная перспектива послужить оружием против кого бы то ни было.
Ян говорил, что я должна благодарить его за терпение и заботу. И если бы не он…
Я до сих пор работала бы медсестрой, общалась с друзьями, решила вопрос с Владом и… Артемом и просто наслаждалась жизнью. Но Кенгерлинский был иного мнения. Он твердил, что я давно была бы мертва, не вмешайся он тогда.
Правда опасность, которую продолжал мне пророчить Ян, я так еще и не встретила.
Мысль о побеге не покидала меня. Я детально изучала местность и лазейки для свершения задуманного. Всю немалую территорию земель Яна окружал каменный забор. Поверхность его была неровной, ребристой и могла послужить неплохими выступами, если я соберусь взобраться на стену и перемахнуть на ту сторону. Чуть более трех метров высотой, забор значительно понижал мои шансы на удачный побег. Особенно, если принимать во внимание то, что камеры слежения вокруг были натыканы, как грибы после дождя.
О камерах я узнала недавно. И совершенно случайно.
Камни все еще продолжали хранить тепло, что накопили за день, когда я провела по ним рукой. Ощущение того, что стены с каждый днем сжимаются и надвигаются мощью прямо на меня – угнетало. Я прислонилась к забору и приложилась ухом. Интересно, смогу услышать, что там, на другой стороне?
– Что ты делаешь?
От неожиданности я дернулась, и острый край камня оцарапал щеку. Ян смотрел оценивающе, ожидал ответа.
– Ничего, – в голову не приходила ни одна стоящая отмазка. – Просто гуляю.
Ян наморщил лоб:
– Что, в самом деле?
– А что мне и этого нельзя? – в тон ему ответила я.
– Ну, почему же? Можно. – Хмыкнул Кенгерлинский, поправил ремень на джинсах и добавил. – Если осторожно.
Я сорвала травинку, нервно намотала ее на палец и направилась к дому. Даже не оборачиваясь, была уверена, что Ян идет след в след. Его повышенное внимание меня убивало. Медленно, минута за минутой. Я задыхалась от него.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Увидел.
– Вестники могут видеть сквозь стены? – я остановилась и похолодела от того, что пришло в голову. – Может, ты еще и мысли читать способен?
Ян рассмеялся.
– Заманчиво, но нет.
– Тогда, как?
Кенгерлинский указал куда-то в сторону. Я пригляделась и между веток крепкого дуба увидела красный, мерцающий огонек.
– Камера?
Он следил за мной. Все это время! Мнимая свобода, которой пичкали меня день за днем, оказалась мерзкой ложью!
Ян довольно кивнул.
– И много их здесь?
– Достаточно.
Для чего, я предусмотрительно не стала спрашивать. Следить за мной, контролировать, изучать. Все это было понятно итак.
На крыльце дома нас встретила Эмма Эдуардовна. Она встревожено ахнула и потянулась рукой к моей оцарапанной щеке.
– Не трогайте! – выпалил Ян, пересекая расстояние к домоуправительнице в два прыжка и почти заслоняя ее от меня.
Эмма Эдуардовна нахмурилась, но не отступила.
– Что случилось, душенька? – ее пальцы почти коснулись моей щеки.
Быстрым уверенным движением Ян перехватил ее запястье.
– Ранее я не замечал за вами ослабление слуха, Эмма Эдуардовна. Я сказал, не трогайте.
Что такого в том, чтобы женщина прикоснулась к царапине, обработала рану и стерла кровь? Я, что – заразная?
Эмма Эдуардовна ничего не сказала. Мелкие морщинки собрались вокруг ее глаз, когда она высвободила руку и, круто развернувшись на пятках, скрылась в глубинах дома.
Я смогла оценить весь масштаб урона моей внешности в спальне перед зеркалом. Урон оказался мизерным, царапина была еле заметной, но достаточно обильно кровоточила. Мало приятного лицезреть свою кожу в крови.
Ян не заставил себя долго ждать. Он вошел в комнату без стука, кинул белый ящичек на кровать:
– Обработай рану самостоятельно. Ты же у нас медсестра, как-никак, – подколол он и, не дожидаясь моего ответного выпада, удалился.
Я не придала большого значения такому поведению. Странностей у Вестника хватало. Куда больше меня занимало другое, как обойти камеры, незаметно?
Видеокамеры повсюду.
Потому что Кенгерлинский следил за мной.
Я умирала от желания поговорить с ним именно об этом.
Повсюду видеокамеры.
Их не обойти.
– Я хочу, чтобы ты убрал из моей спальни видеонаблюдение, – твердо сказала я во время одного из завтраков.
Ян перестал жевать необычайно вкусную, впрочем, как и все, что готовила Эмма Эдуардовна, лазанью и откинулся на стуле, разглядывая меня.
– Нет.
Одно единственное слово не способно разбить душу. Только если от этого слова не зависят все надежды на будущее. Я сглотнула первое отчаянье, последовавшее за вдохом, и попыталась еще раз.
– Если ты обращаешься со мной, как с заключенной, я буду вести себя соответственно. Ни на какую помощь с моей стороны, чтобы ты там себе не удумал, можешь не рассчитывать. Я не потерплю слежки за собой в спальне! Извращенец.
– Тебя нельзя оставлять без присмотра, – Ян спокойно взялся за вилку с ножом и принялся разрезать лазанью на аккуратные, идеально ровные кусочки. – Иначе, я не смогу тебя защитить.
– А если я не хочу, чтобы ты меня защищал? А если меня уже тошнит от твоей защиты? – вырвалось у меня так быстро, что я даже не успела сдержать вздох разочарования.
Я вновь показала свою слабость. Выдала себя.
Ян улыбался. Мучил меня одним взглядом. Стало казаться, что вместе с этим взглядом в меня впитывается чан кислоты.
– Я хочу, – настойчиво повторила я, – чтобы ты убрал камеры из моей комнаты. Иначе, я клянусь, что буду ломать и разбивать каждую, которую ты поставишь там. Или подохну, вырывая у тебя хоть сантиметр личной свободы!
– Наконец-то! – Ян встал, обошел стол и положил руку мне на плечо.
Я вздрогнула от этого прикосновения. Больше двух недель он старался не касаться меня. Да меня вообще никто не касался, кроме Эммы Эдуардовны!
