Беттина Белитц - Раздвоенное сердце
Этого папа никогда не должен узнать. Но он своими мыслями уже вернулся к науке. Беззаботно он затронул тему о том, что все девушки и женщины в течение жизни видят сны о детях.
Чаще всего отец ребёнка в этих снах совершенно не важен или не присутствует - что является для него доказательством, как мало желание иметь детей, в сущности, зависит не от подходящего мужчины, а от изначального желания каждой женщины.
И так далее, и тому подобное. Но я не вслушивалась. Мой сон полностью занял мои мысли. Я закрыла глаза и попробовала вернуть себя в события сна - так как я чувствовала странную потребность окунуться в те события.
Как будто мне нужно что-то сделать, закончить, осуществить. Хотя сон и был зловещим и мрачным, при мысли о нём меня охватила почти жгучая тоска. Такое знаешь о сладких снах, но не о таких снах как этот. Вообще, у меня уже был когда-то такой чёткий, реально выглядящий сон?
С изумлением я установила, что это сработало - я снова всё точно видела перед собой, как и сегодня ночью. Во сне я могла смотреть на обстановку сверху, и у меня была фантастическая способность свободно и беззвучно двигаться. Но я была там, как посторонний наблюдающий зритель.
И я не могла оторвать взгляд от крошечного младенца, который лежал на убогом, сбитом из ржавых гвоздей, деревянном чердаке в своей колыбели. Нет, это была не колыбель - это была старая кормушка, без любви набитая сеном и парой грязных тряпок. Было холодно. Очень холодно. На наклонённом, грубо сколоченном потолке расползался морозный рисунок.
Ребёнку было всего несколько дней. Его лицо было очень нежным, а кожа напоминала тонкий пергамент. Я знала, как выглядят новорождённые. Сразу после моего рождения, в родильном зале, папа снял фильм - короткие снимки акушерки, которая меня купает, счастливое и уставшее лицо моей матери, потом снова я в моих самых первых одёжках и с белой шапочкой на голове.
Много я не плакала, но можно было увидеть, что я была растеряна и все время мёрзла, и постоянно пыталась закрыть глазки своими маленькими кулачками. Но выгладила я уродливо. Красная и сморщенная. На голове - уши и нос большие, и на черепе прилипли, как усталые пиявки, пару чёрных локонов, которые выпали через несколько дней после рождения, а на их месте появился красно-коричневый пушок.
Этот ребёнок выглядел по-другому. Его кожа была чистой, как алебастр, и светилась в бледном свете чердака. У него уже были густые чёрные волосы, мягкими волнами спадающие с головы. Его ручки, сжатые в кулачки, повёрнутые наверх и лежащие возле ушей, были совершенными - как у взрослых, только маленькие.
Но самое необычными были его глаза: раскосые и большие и глубокого тёмного, переливающегося цвета. Глаза как драгоценные камни. Ребёнок не шевелился. Он смотрел неподвижно и с ангельски спокойным выражением лица в отверстие на крыше, прямо на зимнюю полную луну, которая охраняла дом и освящала слабым голубоватым светом бесплодную, покрытую снегом местность.
И хотя было очень холодно, и грудь ребёнка потихоньку поднималась и опускалась, кристаллы от того, что он дышал, перед носом не образовывались.
Где же его родители? Кто оставляет своего беззащитного ребёнка одного на холоде? Так, как только возможно во сне, я тихо и незаметно спустилась, паря по кровельной лестнице, и нашла его родителей.
Они лежали в большой, квадратной деревянной кровати; у ног женщины лежали двое детей, которые мирно дремали. Отец спал тоже глубоко и крепко. Я отчётливо слышала его дыхание.
Зов совы разорвал тишину ночи. Мать перевернулась беспокойно на спину. Её лицо перекосилось, и рот искривился в ужасном страхе. Она раскрыла глаза, уставшие, покрасневшие, и боязливо посмотрела в сторону лестницы, которая вела к открытому чердаку, где её ребёнок спал один и беспомощный и без человеческого тепла.
Я хотела её спросить, почему она не заберёт ребёнка к себе, почему он там лежит один и не спит. Но когда я открыла рот, чтобы задать эти вопросы, я резко проснулась и в течение секунды снова заснула. Скорее всего, поэтому я вспомнила сон только сейчас.
И как раньше, сейчас я ничего не поняла. Что означает этот сон? Это я была этим ребёнком? И чувствовала себя брошенной на произвол судьбы родителями? Папа всегда говорил, что ощущения, которые остаются после того как проснулся, это главный ключ к толкованию сна. Я была всё ещё обиженна, но брошенной я себя точно не чувствовала.
Вообще-то, мы хорошо понимали друг друга. Каждый уважал свободу другого, а наши отпуска, которые мы проводили вместе, всегда были мирными. Если ездишь в дикую местность, нужно держаться вместе, - это я быстро поняла. Нет, брошенной я себя не чувствовала.
Чувство, которое вызвал во мне сон, было скорее непонятной ностальгией. Я хотела ещё раз туда вернуться, ещё раз посмотреть в сияющие глаза ребёнка.
Нет, я не была этим ребёнком. Сон ничего общего не имел с моей жизнью. Прежде всего, потому, что он проходил в другом времени. В коком, я не могла сказать. Но в этом доме был только один камин, в котором горело пару квадратных тюков. Ни электрического света, ни отопления.
Для жизни у семьи было только самое необходимое, а стены состояли из собранных неровных больших камней. Мои мысли прервались, когда голова ударилась о стекло.
Папа пересекал узкий старый мост, и универсал качался, как корабль на море. Уставшими глазами я посмотрела на мутную воду ручья и насторожилась. В зарослях я обнаружила каменную половину моста, заросшую тёмно-зелёным лишайником и мхом - всю развалившуюся.
Я не смогла отвести глаза так быстро, как хотелось бы. Я должна была смотреть туда. Это место не было милым или романтическим. Руина выглядела страшно.
- Что это такое? - спросила я немного заинтересованнее, чем следовало.
- О, здесь когда-то была железнодорожная дорога. Выведена из эксплуатации в пятидесятых, - объяснил папа весело. - Остались только мосты.
- Значит, путь к отступлению и здесь перекрыт, - проворчала я и снова закрыла глаза.
Но сон был уже далеко, его цвета поблекли. Сейчас ребёнок лежал под руиной моста на влажной глиняной земле в лесу, и я увидела, как мои белые руки схватили его и осторожно подняли. Он был легкий, как пёрышко. Я крепко прижала моё ухо к его маленькому тельцу, чтобы услышать, дышит ли ...
- Элиза? Ты снова спишь?
- Нет, - закричала я быстро и поспешно отстегнула ремень, хотя я с удовольствием бы узнала, какого это - держать младенца в руках ... Но мы были дома.
Звук захлопывающиеся двери машины разнёсся в тишине. Никого, кроме нас, не было на улице. Только в заде, на просёлочной дороге, старая горбатая женщина выводила собаку. Последняя повернулась и залаяла на нас, когда учуяла нас. Что я должна весь остаток дня чувствовать? Что мне, ради бога, делать, когда сделаю домашнее задание?
