Евгений Филенко - Эти двое
Для начала Таня решила разыскать Одинцова.
Тот работал в проектном институте с самого момента ухода из Корпуса астронавтов по состоянию здоровья. Он занимался системами жизнеобеспечения больших орбитальных лабораторий и, поскольку не очень ладил с женой, отдавал работе все личное время. Таня прождала его у входа в институт до вечера. Когда начало темнеть и похолодало, она отважилась пуститься на поиски в запутанных коридорах громадного здания. Несмотря на поздний час, в институте было многолюдно. На Таню обращали внимание, оглядывались вслед, вызывались в попутчики. Она уверенно давала отпор, чувствуя себя в родной стихии. И на восьмом этаже нашла Одинцова.
Сергей сидел у окна, уперев кулаки в подбородок, и фальшиво насвистывал популярную мелодию из репертуара Кханга Джона. Он был один в комнате.
— Это я, — сказала Таня и села рядом.
— Зачем? — спросил Сергей, не подавая виду, что растерян.
— Мне нужна ваша помощь. Мне и Алешке.
— Кому?
— Алешке Пирогову.
Одинцов встал из кресла и неторопливо оглядел ее с головы до пят — платиновые волосы в короткой стрижке, красивое загорелое личико, легкое платье из матово-черной материи на двадцать сантиметров выше колен, длинные стройные ноги в полосатых гольфах, тупоносые туфельки на высоком каблуке. Лицо его было непроницаемо.
— При чем тут вы? — произнес он наконец. — Какое отношение вы имеете к нему теперь?
— А вот имею, — сказала Таня чуть рассерженно. — И вы отлично знаете, какое. Иначе зачем бы мне к вам приходить?
— Пирог… Он был в отношении вас с приветом — любил до умопомрачения.
— Он и сейчас любит.
— То есть?..
— Он жив.
— Кто вам это сказал?
— Я это точно знаю.
Одинцов прошелся по комнате, задвигая пустые кресла в промежутки между столами.
— Его что — нашли?
— Нет.
— Если вы думаете, что я позволю вам глумиться над памятью моего лучшего друга, как вы это делали при его жизни…
— Мне это надоело, — злым голосом проговорила Таня. — Сил нет слушать, как все говорят о его памяти и никто не хочет ему помочь. А он там один, в разбитом планетолете, среди холода и тьмы.
— Я где-то видел нечто похожее, — усмехнулся Одинцов. — Помнится, в кино. Паршивенький такой фильмец.
— Это не кино! — с обидой воскликнула Таня. — Каждую ночь он появляется у меня в комнате. Он сидит на полу и разговаривает со мной. Он в скафандре, без шлема, у него на лбу ссадина!
— И было ей видение, — с иронией прокомментировал Одинцов. — Долго вы будете морочить мне голову? Если вы перепутали свои сны с реальностью, то хотя бы имейте совесть, не навязывайте свои галлюцинации другим.
— Почему? Почему вы не верите мне?
— Да потому что в школе вы прогуливали уроки физики! За мальчиками пробегали! Пояс Астероидов отстоит от нас на сумасшедшие миллионы километров, а скорость света составляет все те же триста тысяч километров в секунду, и вы еще говорите мне о беседах с человеком, до которого радиосигнал тащится несколько минут! Или теперь, по размышлении, вы вдруг вспомните, что было запаздывание? Ну — было?
— Не было, — устало сказала Таня. — Он говорил со мной, а я с ним…
— Извините меня, — безжалостно произнес Одинцов, — но вы ведете себя словно галлюцинирующая истеричка. А может быть, вы и впрямь… не в себе?
— Я-то в себе, — вздохнула Таня. — Еще как в себе. А вот вы все — в ком? Или в чем? Умные-разумные, ничему и никогда не верящие… Я, глупая, думала, вы захотите мне помочь. Почему мне? Ему, ему помочь! Да ну вас к бесу, — она резко поднялась и опрокинула кресло, с ожесточением наподдав его ногой.
— Подождите! Куда вы, в таком состоянии?
— К нему! — почти выкрикнула Таня. — Каждому свое! Вы пойдете лить слезы подле его портрета с муаровой ленточкой, а я — разговаривать с ним, покуда он еще жив! Ну как мне его спасти? Как, если мне ни одна гадина не верит?!
Дверь за ней захлопнулась.
Одинцов поднял кресло и сел, снова уронив голову на кулаки. “Удавиться, что ли? Противно… Вообще все опротивело”. Потом он вернулся мыслями к Тане. “Дура, — подумал он раздраженно. — Вот же стерва”. И на душе у него стало еще поганее.
10.
— Все, все, — шептала Таня, чувствуя, как высыхают на ее горящем лице капельки дождя. — Не могу больше! Не умею!
Она почти бежала, стягивая ворот платья на груди, и встречные прохожие оборачивались ей вслед.
Пояс Астероидов? Пусть себе крутится, как крутился миллиарды лет! Разбитый планетолет? Наплевать, не жалко, запустят еще! Алешка Пирогов? Погиб, нет его больше, вообще никогда не существовало человека с таким именем на белом свете! Хватит, сил уже нет, и так сделано слишком много глупостей. Физика… Правильная, беспощадная, безошибочная наука, вот во что надо верить, а не в ночные видения взвинченной непривычными переживаниями взбалмошной девчонки, не в примятый зеленый грасс!
Таня метнулась к укрытой в подворотне кабинке видеофона с запотевшими от сырости стеклами. Срывающимися пальцами набрала привычный код. Маленький, с карманное зеркальце, экранчик тускло засветился.
— Андрей, — позвала Таня. — Что ты сейчас делаешь?
— Переживаю, — помолчав, ответил тот. — Сурово стиснув зубы, роняя скупую слезу. Мужчинам надлежит переживать в одиночку. А ты?
— Я устала.
— Как там твои проблемы?
— Отвратительно. Все кругом плохо, никто никому не верит, все разучились верить.
“Почему этот дурацкий зеленый грасс никак не идет из головы?”
— Ты хочешь утешений? — спросил Андрей, красиво заломив густую соболью бровь.
— Кажется, да.
— Ма-аленькая, — ненатурально ласковым голосом, нараспев, произнес Андрей. — Ла-апонька, бедненькая… Достаточно?
“Грасс, зеленый грасс, примятый зеленый грасс…”
— Какой ты жестокий, — пожаловалась Таня. — Мне нужна твоя поддержка, хотя бы чуть-чуть поддержки.
— Знаешь ли, милая, я в своей богатой актерской биографии никогда еще не играл роль костыля, который можно взять под мышку, когда плохо, и отставить за ненадобностью, когда хорошо.
“ГРАСС!”
— Все, — резко сказала Таня. — Я уже в порядке. Благодарю за сочувствие, оно было весьма кстати.
— Танька! — перепугался Андрей, внезапно уяснив, что переиграл. — Я хочу тебя видеть, приезжай немедленно, в любое время дня и ночи, я не костыль, я просто бревно…
Таня вдавила мокрой ладошкой клавишу прерывания и на миг ощутила холод заледеневшего на сыром промозглом сквозняке металла.
11.
Вторые сутки Пирогов пытался увидеть Таню. Он силой принуждал себя спать, но теперь ему снилась одна лишь густая, вязкая темнота. Или абстрактные пейзажи в два цвета, черный и белый. Что-то мешало. Быть может, осознание того, что это — больше, нежели просто сон? Но в последний раз он видел Таню не во сне. Просто закрыл глаза — и очутился на Земле.
