Райчел Мид - Мазки кистью
Эти книги меня ослепили, они были гораздо ценнее, чем тайник с драгоценностями Франчески. Я хотела все бросить и усесться за чтение.
— Конечно, — я пролистала страницы Боккаччо. — Не могу поверить, что кто-то хочет уничтожить это.
— Темные дни, — проговорил он с горечью в голосе. — Если мы не будем осторожны, то все знания могут быть потеряны. Невежество сокрушит знание.
Я знала, что он был прав. Я уже не раз видела такое. Знания разрушались, растаптывались глупцами, не понимающих того, к чему это может привести. Иногда это происходило через разрушительные кровавые вторжения; а иногда знания захватывали не силой, а коварством, как Фра Савонарола.
— Бьянка? — Никколо тихо рассмеялся. — Ты даже не слушаешь меня? Я надеялся провести ночь с тобой, но может сегодня ты хочешь быть с Боккаччо…
Я подняла глаза от страниц, чувствуя, как губы растягиваются в полуулыбку.
— А разве я не могу быть с вами двумя?
И вот, час спустя, я лежала сверху на Никколо на кровати, оба потные и пресыщенные, и читала вслух отрывки из «Декамерона». Я довела его до полного истощения, скача на нем так же неистово, как мужчина, вожделеющий непорочную деву, прилагает все усилия для ее обольщения. Никколо откинулся на спину, наблюдая и слушая с легкой улыбкой на губах, счастливый и довольный.
* * *В следующие несколько дней Никколо продолжал тайно проносить ко мне все больше и больше вещей. И не только книги. В моем доме скопились картины. Маленькие скульптуры. Даже такие несерьезные вещи, как экстравагантные ткани и драгоценности.
Я ощущала себя так, будто обрела крылья и смогла долететь до самих Небес. Я проводила часы за изучением картин и скульптур, поражаясь таланту людей, завидуя их творческому потенциалу, которым я никогда не обладала, как будучи смертной, так и будучи бессмертной.
Это искусство наполнило меня неописуемой радостью, изысканной и блаженной, почти напоминая о тех днях, когда моя душа была все еще моей.
И книги… о, книги. Мои секретари и помощники скоро оказались по уши в дополнительной работе, поскольку теперь я пренебрегала ими. Кому нужны заботы о счетах и шелках, когда у меня в руках такой объем знаний? Я вкушала их, смакуя каждое слово — те слова, которые Церковь осудила как ересь. Тайное самодовольство наполняло меня из-за роли, которую я играла, защищая эти сокровища. Я хотела бы передать эти знания человечеству. Свет гениальности и творческого потенциала не исчез бы из этого мира, и я мечтала использовать эти знания на своем пути.
Когда Савия посетила нас в следующий раз, она высказала одобрение последними завоеваниями Франчески, к большому облегчению моей компаньонки. Демонесса была менее рада, услышав о моем промедлении в совращении отца Бетто, но ее настроение осталось оптимистичным. Я была очень прилежным суккубом, и давала слишком мало поводов для роста ее негодования — пока еще.
— Я верю в тебя, Бьянка. Я видела, как ты работала раньше. — Ее темные глаза обратились к Франческе: — Ты должна обратить на это внимание. Ты можешь многому научиться.
Франческа сердито вспыхнула, расстроенная тем, что я все еще лучше ее.
— У Бьянки не так уж много времени, чтобы обучать кого-либо. Она слишком занята, создавая свой склад.
Заинтересованная Савия потребовала объяснений, и я поведала ей о своей роли в защите контрабанды. Как всегда, ее ответ пришлось долго ждать, но когда она, наконец, ответила, мое сердце почти остановилось.
— Ты немедленно должна прекратить это.
— Я… что?
— И нужно отдать все эти вещи отцу Бетто.
Я недоверчиво уставилась на нее, ожидая услышать, что это просто шутка.
— Вы не можете… Вы не можете иметь в виду именно это. Эти предметы не могут быть уничтожены. Мы же не поддерживаем Церковь. Мы же должны выступать против нее.
— Мы должны способствовать разрастанию зла в этом мире, моя дорогая, и порой случается, что цели Церкви отвечают нашим целям. В этом случае, так и происходит.
— Каким образом? — воскликнула я.
— Потому что нет большего зла, чем невежество и уничтожение духа гениев. Невежество ответственно за большую погибель людей, чем фанатизм, и несет в себе больше греха, чем любая другая сила. Это — разрушитель человечества.
— Но Ева согрешила, когда искала знание…
Губы Савии растянулись в усмешке.
— Ты уверена? Знаешь ли ты на самом деле, что есть добро, а что есть зло?
— Я не знаю, — прошептала я. — Они, кажется, отчасти неотличимы друг от друга.
— Да. Порой их трудно распознать.
Когда я не ответила, ее улыбка исчезла.
— Это не обсуждается. Ты немедленно сдашь все накопленные вещи. И даже сделаешь еще больше — ты отдашь часть своего роскошного гардероба. Может быть, это, наконец, вызовет любовь отца Бетто к тебе.
— Но я… — слова «не могу» так и рвались с моих губ, но я прикусила язык. Под ее пристальным взглядом и мощью, я чувствовала себя ничтожно маленькой и слабой. Вы не можете перечить демонам.
Я промолвила пересохшими губами:
— Да, Савия.
* * *Никколо осыпал мою шею и губы поцелуями, смешивая нежные ласки с пылкой агрессией.
— Ты не настоящая, — заявил он. — Твоя кожа не может быть настолько мягкой. Это невозможно.
Мне удалось выдавить улыбку, хотя я ничего не чувствовала. Часть меня умерла, несмотря на то как замечательно он себя чувствовал, скользя в моем теле. Я взглянула в его глаза, на самом деле не видя их, отметив про себя, что он уже близок к разрядке. Я притворно застонала, когда он достиг оргазма, сжимая мышцы вокруг его члена, принимая в себя его горячее семя, еще сильнее разжигая его экстаз. Молнии его энергии потрескивали сквозь меня, и он задохнулся от ее потери, не зная, что сейчас случилось. Он не понимал, что я по чуть-чуть сокращала его жизнь каждый раз, когда мы занимались любовью.
С того момента, как Савия дала свои указания, я жила как во сне, отчаявшаяся и подавленная. В ее власти было превратить мою жизнь в сплошное мучение, если бы я ослушалась ее, и я знала, что она станет следить за ситуацией с отцом Бетто и Франческой, чтобы убедиться, что я действительно выполняю ее распоряжение. Что я могла сделать? Ничего.
Но… вчера ко мне пришли кое-какие идеи. Но чтобы они сработали… чтобы сработали на самом деле , я поняла, что мне придется сделать ужасный выбор. Мне придется выбирать меньшее из двух зол, каким бы избитым выражением это не было, отдавая то, что я любила во имя защиты других ценностей, которые я любила не меньше.
