Отвергнутая жена. В плену генерала (СИ) - Екатерина Гераскина
Вот еще! Семья Лавовых, потомственных фениксов со времен нашего прихода на Землю, никогда не сдается.
И уж точно не ползает на коленях перед ящерицами.
— Убирайся в шатер и чтобы носа не показывала.
Мне повторять дважды не нужно было. Я развернулась и скрылась за плотным полотном.
Что же они все такие черствые и негостеприимные?
Мои губы скривились.
За что мне все это?
Я доковыляла до походной кровати Ледяного, устланной шкурами неизвестного мне животного и упала туда, сворачиваясь клубком и поджимая ноги к животу.
Глава 10
Внезапно я проснулась от холодного порыва ветра, который ворвался в шатер вместе с необычной старухой. Мои глаза еще не привыкли к темноте, но я могла разглядеть ее силуэт у входа.
Седые волосы старухи были аккуратно собраны в пучок, что придавало ей строгость, но ее глаза… Они были яркие и проницательные, словно она могла смотреть прямо мне в душу.
У нее была ровная осанка, несмотря на ее возраст. Одежда на ней казалась изношенной, но достойной. Старинное платье, цвет которого уже давно выгорел, шелестело на сквозняке.
Я села на край кровати. Поежилась от холода. Продрогла вся, потому потянула тяжелую шкуру, на которой спала, и закуталась в нее.
— Вносите, — твердо и уверенно произнесла старуха. И в шатер вошел один из воинов с тарелкой. — И очаг затопи. Да поскорее, пока Огненная не продрогла среди вашего льда.
Высокий мужик со шрамом на лице скривился, он явно был против, но молча выполнил ее поручения.
Я же не вмешивалась. Дураков нет. Сама бы я не затопила очаг. А погреться очень хотелось.
Старуха держала полог шатра. Всполохи огня с улицы освещали нутро.
Воин в кожаном доспехе грубо бросил металлическую тарелку с едой на сундук в углу шатра, туда же бахнул жестяную кружку, расплескав половину отвара, ну или что они тут пьют.
А потом быстро разжег огонь в огромной металлической жаровне.
Даже не глянув на меня он покинул шатер. Старуха закрыла за ним полог. Она внимательно осмотрела меня с головы до ног и точно осталась недовольна.
— Кучка ледяных идиотов, — поджала губы пожилая, но крепкая женщина с очень проницательными бледно-желтыми глазами.
Они так выделялись на ее слегка загорелом лице и вообще как-то не вязались с обычной внешностью Ледяных. Они все были белокожи и со светлыми голубыми глазами. А тут теплый желтый оттенок.
— Зови меня Нирой. Ешь, я пока принесу тебе одежду.
Беловолосая женщина покинула шатер. Я же, так и не узнав, кто она (кроме имени), встала с кровати. Есть хотелось жутко. Схватила тарелку и устроилась на шкуре около очага. Да так близко, что лицо горело от огня.
Но ничто на свете сейчас бы меня не оттащило от него.
Я жевала жесткое валяное мясо и хлеб, словно это было изысканное блюдо, запивала все горьким настоем и плакала, пока никто не видит.
Вспомнилась мама с ее кулинарными домашними шедеврами. Все бы отдала за ее лазанью и малиновый пирог с фруктовым чаем.
Стерла влагу с лица.
Руки были грязными, про волосы вообще молчу. Тухлая кровь, застывшая и въевшаяся в меня, заставляла все тело чесаться.
Есть такими руками было ужасно, но голод все решил за меня.
Спустя полчаса полог снова поднялся. А в шатер внесли несколько емкостей с горячей водой.
Нира вошла следом за всё тем же воином. Видимо, мой муж отдал его в служение этой странной женщине с желтыми глазами.
Мужчина вышел.
— Так, вижу что поела. Раздевайся давай обмывайся, пока никого нет или пока лагерь не подняли, — она положила стопку с вещами и белым полотном, что надо было использовать вместо полотенца, на всё тот же сундук в углу шатра.
— Но…
— Возьмешь тот лоскут, — она показала на небольшой отрез ветоши. — Смочишь и оботрёшься.
— Поняла.
— Вместо платья я принесла тебе костюм. Вроде бы твой размерчик. Я буду за пологом. Не затягивай только.
— Ага.
Я была так благодарна этой незнакомой тетке, что не передать словами. Содрала с себя ненавистное белое платье и принялась быстро обтирать тело мокрой тряпицей.
Смыла грязь и отскребла кровь. Даже волосы смогла промыть, понадеявшись, что мы никуда не двинемся на ночь глядя. Вытерла тело, потом намотала чалму на голове и подошла к стопке одежды.
Надела удобное хлопковое белье, очень напоминающее наше земное, белую рубашку, широкий пояс. Светло-коричневые кожаные штаны из мягкой кожи сели как влитые. Кожаная куртка в тон, с ремешками и меховым капюшоном была просто идеальной и теплой.
Высокие до колен сапоги на шнуровке с удобной протекторной подошвой пришлись по душе. Я сама себе напоминала какого-то ассасина. Еще бы мечи крест-накрест на спину и точно воительница.
Только вот я ничего не умела и была беззащитна.
Нира вошла в шатер как раз, когда я разогнулась, зашнуровав сапоги. Я под ее внимательным взглядом сняла ткань с головы и, расчесывая руками волосы, встала рядом с огнем.
И только сейчас заметила, что у нее в руке была клетка.
— Спасибо за все. За еду и возможность помыться. Одежда тоже подошла.
— Я рада, — сухо бросила женщина.
— А что это у вас? — я кивком головы указала на ее руки.
— Это твое.
— Мое? — удивилась я. — Моего тут ничего нет.
— Так уж и нет, — усмехнулась старуха, тонкие морщинки собрались в лучики вокруг глаз.
А потом она склонилась над небольшой клеткой, прикрытой шалью, и сдернула ее.
Белоснежный кот метался в клетке, хватал лапами прутья и грыз их, а потом снова метался и открывал странно рот, словно хотел пыхнуть огнем.
Очень необычное животное.
Нира распахнула клетку, кот заорал на своем кошачьем. А потом она его подхватила на руки.
— А ну замолчи, негодник! Всполошишь тут всех, а мне придется заклятие молчания на тебя навесить, — фыркнула Нира. — Смотри лучше, к кому я тебя принесла.
И тут старуха что-то прошептала, и я вдруг стала различать речь этого кота.
— Поганцы! Твари! Вы что наделали! Меня найдут! И вас всех к чертовой матери сожгут тут! Сосульки недоделанные. Да я бы вас сам всех спалил. Где мой огонь! За мной придут и… мля… вас тут всех положат!
Мне показалось, у меня культурный шок. Кот ругался и даже иногда сквернословил.
Он вырывался из рук старухи, но та крепко держала его за холку. Он поджал хвост, зло уставился на меня.
— Смотри, сказала, — Нира стряхнула кота. — Хозяйка твоя, дурень.
— Где? Старуха. Ослепла что
