Знак бесконечности - Татьяна Рябинина
— А кто смеется? — он снова перевел взгляд на меня. Абсолютно серьезный взгляд.
— Ты рехнулся? Делать предложение бабе, которая любит другого мужика и ждет от него ребенка. Причем в тот самый момент, когда она узнает, что этот самый мужик женится на другой.
— Если у нее и были еще какие-то надежды, то теперь мужик этот самый для нее окончательно потерян. Поэтому стоит пригасить эмоции и посмотреть на ситуацию здраво.
— Офигеть как здраво! — усмехнулась я. — Федь, у нас с тобой ничего не вышло, когда мы друг друга любили… ну, или хотя бы были влюблены. Тогда между нами ничего не стояло. И никто. Но тебе ничего подобного в голову не приходило.
— Ошибаешься.
— Что, неужели приходило? — ядовито прищурилась я.
— Приходило, но я не об этом. О том, что между нами никого не было.
— То есть? — не поняла я.
— Вероника. Моя жена. Мы никогда с тобой об этом не говорили, но… Знаешь, я такой динозавр-однолюб. Все было банально. Я ее любил, она меня… не очень. Забеременела — поженились. Когда Алиске было три года, встретила другого. Все. Так что наши с тобой отношения — это были такие… обманутые ожидания. Моя вина, конечно, что тут говорить. Ты надеялась, что будет любовь, семья, дети. А я — что ты поможешь мне о ней забыть. Но… вышло то, что вышло.
— И что изменилось сейчас? Ты ее разлюбил?
— Нет. Просто сейчас мы с тобой на равных. И больше никаких иллюзий.
Все это звучало настолько абсурдно, что… действительно было даже здраво. Я вдруг поняла, на кого похож Федька. Вернее, кто напомнил мне его. Сэр Грегори Форестер, последний жених Маргарет. Общее во взгляде, в интонациях. Даже во внешности что-то общее, только Федька лет на десять моложе. Да и сама ситуация в чем-то сходна.
— Ты понятия не имеешь, как сложно растить ребенка одной. У тебя нет постоянной работы. И даже помочь некому. Знаешь, Свет, в одиночестве плохо. Во всех смыслах плохо. Любовь проходит, и если нет других добрых чувств, остается пустота.
— Ты сам себе противоречишь, — возразила я. — Твоя-то вот не прошла.
— Это, наверно, уже не любовь, а болезнь какая-то, — покачал головой Федька. — Язва, которая не дает по-настоящему полюбить другого человека. На этот раз у нас с тобой может получиться. Если не будем ждать друг от друга чего-то нереального.
— И тебя не будет смущать, что в постели я буду представлять на твоем месте другого мужчину?
— Наверно, нет.
— А что ребенок, который будет звать тебя папой, — не твой?
— Нет. И потом у тебя будет достаточно времени, чтобы решить, говорить ему правду или нет.
— Хорошо, а если вдруг пройдет время, и ты все-таки кого-то полюбишь? Не меня? Или я — кого-то еще?
— Такое может случиться в любом браке, разве нет?
Мои аргументы против были исчерпаны.
— Боюсь, что это очень большая ошибка, — сказала я, глядя в никуда, — но… давай попробуем.
Заявление мы подали в самый обыкновенный загс.
— Пятое декабря устроит? — спросила тетка-регистраторша, просматривая график.
Мне вдруг стало жарко, потом словно ветром ледяным подуло.
— А другой даты нет?
— Раньше — точно нет. Я и так иду вам навстречу. Из-за вашего положения. И позже — только тридцатого. Весь декабрь занят.
— Хорошо, пусть будет пятое, — нехотя согласилась я.
— Свет, что не так с пятым? — спросил Федька, когда мы вышли. — У тебя было такое лицо, как будто привидение увидела. Что-то случилось в этот день?
— Не знаю. Вроде бы, ничего. Не обращай внимания, у меня это бывает. Иногда.
Разумеется, ни о чем, что произошло в Англии, я ему не рассказывала. Эта тема — табу. И точка.
Люська мою матримониальную затею не слишком одобрила. Хотя и против не высказалась. Только спросила:
— Не пожалеешь?
— Не знаю, Люсь, не знаю, — вздохнула я. — Ты ведь тоже за Питера без особой любви замуж выходила, сама говорила.
— Свет, ну ты хрен с пальцем-то не путай! — возмутилась Люська. — Не обижайся, но я бы точно за Питера не вышла, если бы была беременна от Роберто. Ладно, давай не будем. Пусть у вас все получится. Когда свадьба-то?
— Пятого декабря.
Что-то такое промелькнуло на Люськином лице, но она тут же улыбнулась.
— Ну вот и отлично. Закажу билет. Питер точно не сможет, у него заседания, а я обязательно прилечу. В конце концов, если б я тогда Федечке не позвонила… Все, молчу, молчу…
— Светлана Николаевна, проходите, пожалуйста.
Я вздрогнула и открыла глаза. В дверях кабинета стояла улыбающаяся докторша лет сорока в узком голубом халатике поверх таких же голубых брюк.
— Вы одна? — спросила она, взяв у меня направление.
— Одна, — кивнула я, ругая себя за то, что это прозвучало как-то виновато.
Но не успела я улечься на кушетку, в дверь постучали, и в щель просунулась голова Федьки.
— Извините, в пробке застрял, — сказал он.
— Ничего, ничего, папаша, проходите, — кивнула врач. — Мы еще не начали.
Я чуть не зашипела от злости. Ведь сказала же утром: не надо приезжать.
— А что это вас так рано направили? — спросила врач, настраивая аппаратуру. — Что-то беспокоит? Обычно второе узи делаем после двадцати недель, а у вас только девятнадцать.
— Ребенок начал в шестнадцать шевелиться. Мой врач считает, что рано. Хочет уточнить сроки.
— Уточним, уточним. Так, — сказала она, скользя по моему уже хорошо заметному животу датчиком, — На первый взгляд, все у вас в порядке. Размеры, развитие — все соответствует семнадцати неделям.
— Почему семнадцати? — насторожился Федька, внимательно глядя на экран монитора. — Вы же сказали, срок девятнадцать недель.
— Спокойно, папа! Есть акушерский срок беременности, а есть возраст плода. Обычно они различаются примерно на две недели. Но бывает, что и на неделю. Или на три. Смотря когда произошло зачатие, и как развивается плод. У вас все просто прекрасно. Вот смотрите, — экран развернулся ко мне, — чудесный ребенок.
На мой взгляд, на экране было какое-то скопище шевелящихся пятен, но раз говорят, что чудесный, — пусть так и будет.
— Я вам распечатаю фотографию и могу записать файл на диск, предложила врач.
— Да-да, конечно, — с энтузиазмом согласился Федька.
— Пол хотите знать?
— Хотим.
Я тоже кивнула, хотя и так знала: это девочка.
— Ну вот, пожалуйста. Мальчишка.
— Что?! — я даже приподнялась от неожиданности. — Какой еще мальчишка?!
— Лежите спокойно! — она уложила меня обратно. — Что вы так переживаете? Хотели девочку? Ну ничего, в следующий раз сделаете девочку. Папа вон, небось, доволен, что сын.
Каждый раз, когда она называла Федьку папой, меня
