Мой кровный враг - Наталья Шнейдер
И, закрыв книгу, чувствуя на себя полный жалости взгляд преподобной матери, я поняла: единственное, что мне остается – пойти и убить Ричарда Мортейна. А после умереть самой.
Только не сумела ни того, ни другого.
Коридоры первого этажа замка выглядели так, словно в нем недавно шли бои: пятна копоти на стенах, обгоревшие гобелены, все еще воняющие гарью. Бурые пятна на полу, очень похожие на засохшую кровь. Свежие зарубки на дверях и дверных рамах. Всему это было от силы день-два. Но с кем хранители могли сражаться и как злоумышленники проникли внутрь? Замок Эйдо никогда не брали штурмом, так откуда следы битвы?
– Что произошло? – не удержалась я от вопроса.
– Чумные, – коротко ответил капитан.
– Но… как?
– Не знаю.
Так я ему и поверила. Не хочет рассказывать. Правильно, неприятно рассказывать, как хранители умудрились не только впустить чумных в замок – в замок, который ни одна армия не смогла взять штурмом, только предательством! Да не просто во двор, во внутренние помещения!
Этот хваленый магистр совсем мышей не ловит, что ли? Или его люди только со стражей воевать горазды, где сплошь простонародье, маги – только офицеры?
Зато стало понятно, почему про меня забыли. Когда на нижних этажах толпа чумных, не найдется самоубийц носить еду в подвал. А потом надо было заботиться о раненых, следить, не обратится ли кто из них, хоронить умерших, приводить в порядок замок… Повезло, что все-таки вспомнили. Или не повезло, как посмотреть.
Ни в коридорах замка, ни во дворе я не встретила ни одного знакомого лица. И меня никто не узнал. Смотрели – кто равнодушно, кто с любопытством, и только. Капитан выпроводил меня за ворота, сухо попрощавшись. Следующие четверть часа я шла, ожидая стрелы в спину.
Но ничего не произошло. Я была свободна.
Непонятно только для чего.
Когда я перестала ждать, что в спину вот-вот вопьется стрела или из-за дерева вынырнет десяток дюжих молодцев, которые под белы руки уволокут меня обратно в подвал, я вдруг поняла, что безумно устала. Меня затрясло – страх, который я слишком долго сдерживала, все-таки взял свое, хотя сейчас бояться было уже нечего. Снова закружилась голова, и начали подгибаться ноги.
Я сошла с дороги, села, прислонившись спиной к стволу старой березы, и замерла так, глядя в пространство перед собой. Не знаю, сколько так просидела, неспособная ни видеть, ни думать. Но в какой-то момент в сознание пробился шелест листьев, я ощутила прикосновение ветра, запах нагретого на солнце земляничного листа. Раздвинув листья, нашла и сунула в рот душистую и сладкую ягоду, мимолетно пожалев, что остальные, видимо, собрали до меня. Я жива. И, пока я жива, еще ничего не кончено.
Дорога выглядела пустынной, только ярдах в двухстах позади маячила одинокая мужская фигура – но прежде чем я успела вглядеться или насторожиться, человек свернул в лес, и стало вовсе безлюдно. А в былые времена тут все время сновали люди, пешком, верхом, на телегах, с подводами…
Впрочем, нашим землям повезло больше чем, скажем, владениям лорда Хойла – там чумные не оставили никого живого. Замок держался две недели, но как сражаться с противником, который не ест, не спит, не чувствует боли или страха, а просто прет с неумолимым упорством морского прилива? Когда каждый погибший в бою, скольких бы врагов он ни забрал с собой, после смерти может встать на сторону противника? По отдельности чумные глупее гномьего голема, но, собираясь вместе, под предводительством генерала, они обретают и разум, и хитрость, а некоторые даже способность к магии.
Говорят, магия хранителей умеет глушить эти способности, но и хранители не всесильны. Так погиб король – то, что выглядело как очередной прорыв, оказалось ордой. Что на самом деле произошло в том бою, знал, наверное, только господь. Регент утверждал, что хранители предали короля, желая посадить на трон младшего сына Мортейнов, свою марионетку. Младший Мортейн утверждал, что регент, который был правой рукой короля при жизни его величества, предал своего сюзерена, отведя войска прежде времени. Божий суд – поединок – выиграл Ричард, но все знают, что бог на стороне более сильного. Хотя в этом случае, наверное, – более молодого, более быстрого, более выносливого… регент был героем еще той, первой войны, ровесником наших родителей.
Впрочем, правду наверняка знала и молодая королева. Ее считали погибшей, поэтому, когда она вернулась, и пошли слухи, будто это самозванка, несмотря на свидетельства тех, кто знал ее с детства. Но она во всем поддерживала своего любовника. Так что мне и думать не стоило искать у нее справедливости. Ничего, сама справлюсь. Что мне еще остается, в самом деле?
Хотя я начала в этом сомневаться, обнаружив, что когда я добралась до деревни, солнце уже висело над самыми крышами. То ли тащилась слишком медленно, то ли слишком долго просидела, ничего не соображая – как ни старалась, я не могла вспомнить, какое время дня стояло, когда я вышла из ворот замка.
Как бы то ни было, день клонился к вечеру и все, что мне оставалось – вернуться на постоялый двор в свою комнату, дождаться утра, поспав, если удастся заснуть, а там решить, как поступить дальше. Не «что делать» – это я знала и так. Как? Как не попасться и как справиться?
Когда я лезла в родной замок, думала о мальчишке Рике, хоть и была уже наслышана о его делах. Незнакомый мужчина, которого я увидела сегодня, выглядел намного, намного более серьезным противником.
Эти мысли пришлось отодвинуть на край сознания – думать о подобных вещах нужно на сытый желудок и свежую голову, а мне все еще трудно сообразить, на каком я свете. Почему магистр меня отпустил? В жалость или еще какие трогательные чувства из прошлого верить не стоило. Он убил моего отца – какие уж тут сантименты? И во внезапный порыв я тоже не верила – не прожил бы он два года войны, если бы был склонен к внезапным порывам.
Значит, либо не счел опасной, либо имеет на меня какие-то планы. Начиная от самого простого – сделать так, чтобы все узнали о его милосердии – заканчивая какой-нибудь многоходовой комбинацией, которую я с ходу не просчитаю. Слишком многое изменилось и в жизни, и в раскладе сил, пока меня не было дома. Насчет первого – он здорово ошибается, со вторым я ничего не могу поделать, разве что внимательно
