Мала и Инквизитор. Как избежать костра (СИ) - Милена Вин
Сознание быстро отреагировало на увиденное, выдернув из памяти нужные воспоминания.
Помню, что пыталась спасти сестру, но, похоже, все закончилось погано. В меня всадили серебряный клинок, моментально отнявший все силы. Если бы не чей-то заботливый уход, я б давно ушла во тьму. И уже, к сожалению, без шанса на возвращение.
Впрочем, мое чудесное выздоровление волновало меня меньше всего. Больше хотелось узнать, в порядке ли Элена и кто помог нам спрятаться. Хотя на последнее я знала ответ, просто боялась озвучить его и воспринять всерьез…
Прежде чем предпринять еще одну попытку подняться, я осмотрела комнатку, в которой очнулась.
Она была небольшой, совсем крохотной: два шага влево — и ты утыкаешься в тумбу, заставленную горшками, лампой без свечи и двумя маленькими деревянными медведями; два шага вправо — сталкиваешься лбом с платяным шкафом со сломанной дверцей; еще три мелких или один размашистый вперед — и можно благополучно покинуть это подобие кладовой через старую дверь. Тут и там валялись книги, вырванные страницы, разрисованные по краям портретами мишек. Какое, однако, помешательство на медведях. Любопытно…
А если посмотреть вверх, можно уткнуться взглядом в ловец снов в виде полумесяца с лепестками из прозрачного стекла. Свет касался их, отражался и разноцветными бликами играл на стенах. Красиво и… как-то по-домашнему уютно. А еще капельку грустно.
Я не сразу поняла, что за чувство тихонько осело внутри, но вновь окинув беглым взглядом комнату, ясно осознала, что это тоска. Необъяснимая, немного дикая и злая, а главное, такая, от которой не представлялось возможным избавиться. Если только вырвать сердце и сжечь его вместе с этой отравляющей печалью.
Дав себе еще немного времени, чтобы привыкнуть к боли в месте ранения и тягучей слабости, я поднялась и медленно прошла к двери. Осторожно приоткрыла — а то мало ли — и оглядела все, что попало в поле зрения: полки на стенах, давно засохшие и почти осыпавшиеся пучки трав, нанизанные на растянувшиеся под низким потолком ниточки; круглый стол, заваленный полупустыми склянками, столовыми приборами из дерева, еловыми ветками и шишками, затушенными восковыми свечами…
И большая дровяная печь, пышущая сухим жаром.
Печь, возле которой крутился неподражаемый Дониер Торион. Когда он встал полубоком, чтобы вынуть из печки чугунок, я едва не засмеялась в голос. Вовремя зажала рот ладонью, беззвучно посмеиваясь и оттого чувствуя колики в животе. Было больно и, зараза, до безумия смешно. И все из-за милого фартучка, надетого поверх обнаженного мужского торса…
Я успела заметить, что на фартуке был изображен медведь, когда инквизитор с наверняка горячим чугунком, взятым голыми руками, прошел к столу.
Медведь, медведь, медведь… Кто хозяин этого дома и почему он так помешан на косолапых?
К моему несчастью, этот вопрос вылетел из головы, как и все прочие, вместе со всеми мыслями, тревогами и переживаниями. Я буквально забыла о возможной опасности и даже о сестре, сосредоточившись на широкой, мощной спине мужчины, покрытой росписью красноватых узоров, как будто выжженных раскаленным железом. Они брали начало от шеи и тянулись вниз, струясь по плечу и четко заканчиваясь на линии бедра.
Дон начал наливать в глубокие тарелки бульон, мышцы на его руках напряглись, затвердели, и замысловатая татуировка стала еще заметнее и интереснее.
Я просто к полу приросла — не могла шелохнуться, наблюдая за ним и улавливая каждое движение, пропитанное точностью и уверенностью. Затаив дыхание, чувствуя, как тяжело бухает сердце, смотрела с таким интересом, словно он сейчас танцевал на поле боя с мечом в руке, обезвреживая противников один за другим.
А не на маленькой кухоньке, увлеченный готовкой и нарезкой овощей…
Не верю глазам. Боги, это сон? Или я все-таки умерла? Как еще объяснить наличие здоровенного инквизитора, который, почти касаясь головой потолка, пританцовывает и что-то тихо напевает себе под нос? Да еще и босого, одетого в одни штаны, четко выделяющие его поджарый зад, и глупый фартук!
Нет, я не умерла. Но еще мгновение абсурда — и умру от смеха.
А ежели это сон, то…
… думаю, мне ничего не будет за одну маленькую шалость. К тому же я мечтала сделать это с первой минуты нашего знакомства. Но как-то не появлялось подходящего момента.
На цыпочках выскользнув из комнаты, я как можно тише и не спеша, боясь, что подо мной в любую секунду скрипнут половицы, подкралась к охотнику, замахнулась, не отнимая взгляда от его упругой на вид филейной части тела.
— Ты себя переоцениваешь, ведьма, — внезапно разрезал тишину сильный голос. — Ты крадешься как корова, а не мышь.
Что-о-о?!
Волна возмущения ударила по мне с силой кузнечного молота, и я замерла с занесенной рукой, впав в ступор всего от одной фразы.
Да как он посмел!..
— Иных слов от тебя и не ждала, — огрызнулась, быстро отмерев. — Неисправимый ты олух!
И со всей дури, непонятно откуда черпнув сил, шлепнула его по заднице.
Дон вздрогнул, резко обернулся, впиваясь в меня свирепым взглядом ярких, как изумруд, глаз. Рука мгновенно запульсировала, кожа зажглась, но — боги! — оно того стоило. Я бы повторила этот смачный шлепок только ради того, чтобы подольше лицезреть гремучую смесь удивления, злости и раздражения, исказившую жесткие черты лица.
Ухмыльнувшись, торжествующе сложила на груди руки, даже не пытаясь скрыть, как сильно довольствуюсь собой, ведь выводить из себя этого гиганта было особым видом удовольствия и поистине захватывающим занятием.
Будь моя воля, раздражала бы его круглыми сутками.
— Что у нас на обед, господин Торион? Вижу, ты приготовил много вкусностей. Для меня старался? — решила добить его еще и словесно.
Но моя радость совершенно незаметно испарилась, когда инквизитор схватил меня и грубо усадил на стол, перед этим одним резким движением смахнув с него все.
Грохот посуды заложил уши, звук разбившихся флаконов дрожью пронесся по телу, и я напряглась, оказавшись сдвинутой к самому краю стола.
Сердце подлетело к горлу, жар залил щеки, а рана снова заныла, но все это было такой мелочью по сравнению с яростью и диким желанием, горящими в глазах мужчины.
Ярость, которая меня душила. И желание, которое ласкало, нежно касаясь щек, ключиц, груди…
Желание неправильное, порочное, но такое осязаемое, будто оно принадлежит мне.
— Ты… — тяжело выдохнул Дон, наклонившись, беспощадно сократив расстояние, и сильнее впился пальцами в мои бока. — Ты даже не представляешь, как сильно меня бесишь.
Дыхание стало прерывистым, частым. Он дышал так от гнева, а я — от страха и… предвкушения.
— Но в
