Шихан Анна - Долгий, долгий сон
Я сильнее стиснула в пальцах кисточку, потому что мысли о премии снова пробудили воспоминания о Ксавьере. Постоянно думать о нем было настоящим безумием — Ксавьер был давным-давно мертв, как и мои родители. Как полагалось и мне самой. Но его образ не шел у меня из головы, не говоря уже о сердце. Я вытащила лист бумаги из стопки, уселась за наклонный стол и начала набросок мелком.
Я растворилась в своем рисунке. К счастью, мои навыки никуда не делись за шестьдесят два года. Но из-за стазисного истощения у меня быстро уставала рука. Чтобы закончить рисунок, мне потребовалось в три раза больше времени, чем уходило на такую работу при жизни родителей, но я была довольна. Больше всего меня радовало то, что я смогла так точно вспомнить лицо Ксавьера. Мне было приятно увидеть его снова. Я скучала по нему.
Внезапно меня охватил страх забыть Ксавьера. Вытащив из стопки еще один лист бумаги, я принялась за новый набросок и очнулась только тогда, когда в комнате совсем стемнело и пришлось зажечь лампу. Я нарисовала лицо Ксавьера анфас, в профиль слева, в профиль справа. Я нарисовала, как он смеется и как закусывает губу, когда волнуется. Я нарисовала его в семнадцать, в четырнадцать и в двенадцать лет.
Боже мой, Ксавьер! Как я смогу выдержать все это без тебя? Шестьдесят два года притупили боль, но не притупили моей любви к нему. Она оставалась острой и мучительной, как лезвие, день и ночь кромсавшее меня. Что ж, моя дружба с Ксавьером всегда была проблемой, причем довольно острой. Даже ребенком он мог разбить мне сердце.
Я посмотрела на рисунок, изображавший пятилетнего Ксавьера, и вдруг вспомнила, как выходила из стазиса в прошлом. Раньше, когда я просыпалась, меня всегда ждал Ксавьер.
Ему было пять лет, а я как раз вышла из небытия длиной в несколько месяцев. Наверное, мне тогда было не больше десяти. Я вышла в сад и встретила там Ксавьера и его мать: она работала над каким-то проектом, а он играл с кучей палочек. Я только что выбралась из своей стазисной капсулы, а снаружи убийственно сияло солнце. Мои глаза еще не успели привыкнуть к свету. Я как раз собиралась вернуться обратно в дом, когда на меня обрушились два с половиной фута кипучей энергии.
— Роуз!
Я вытаращила глаза, увидев безумный смерч из светлых вихров и веснушек, в который превратился забавно лепечущий карапуз, мой маленький товарищ по играм до погружения в стазис.
— Ксави?
— Роуз, Роуз, Роуз, Роуз, Роуз! — Ксавьер скакал вокруг меня, во все горло распевая мое имя: — Роуз, Роуз, Роуз!
Миссис Зеллвегер подняла голову от портативного экрана, разложенного на столике для пикников.
— Похоже, у тебя появился поклонник, — рассеянно заметила она, прежде чем снова углубиться в работу.
Ксавьер был такой большой, что просто не верилось, как он мог меня запомнить.
— Гляди-ка! — сказала я маленькому мальчику. — Ты стал такой высокий!
— Мне уже пять лет, — с гордостью сообщил он.
— Правда? — Я не знала, сколько времени провела в стазисе на этот раз, но помнила, что Ксавьеру было четыре, когда мы с ним играли. Он тогда еще плохо разговаривал, его речь была неразборчивой и изобиловала многочисленными конструкциями, которых я не понимала. В то время я играла с ним, как со щенком — пряталась за деревьями и каталась по траве. Мы орали, вопили, рычали, и я разрешала Ксави напрыгивать на меня.
— У меня день рождения в июне, а сейчас мне пять лет, и я пойду в школу в сентябре! — доложил Ксавьер.
— Правда? — повторила я.
— Смотри, что у меня есть, смотри, что у меня есть! — завопил он и потянул меня за руку. Я смущенно поплелась следом, а Ксавьер потащил меня через лужайку к маленькой кучке игрушек, сложенной под деревом. — Мой подарок на день рождения. Это называется сундук с сокровищами!
В траве лежал игрушечный пиратский сундучок из пластифицированного дерева, с черепом вместо замочной скважины. Ксавьер откинул крышку и принялся осыпать меня своими богатствами.
В этом сундучке хранились самые ценные его сокровища, поэтому Ксавьер усадил меня на землю и принялся складывать драгоценности мне на колени, демонстрируя каждую вещь в отдельности. Он показал мне детскую компьютерную игру и злобного игрушечного монстра, про которого сообщил: «У него пять острых зубов! Пять, как мне лет!» Затем последовала коробка мелков, какая-какая-то забавноизогнутая палочка, перо и старый мобильный телефон его матери — сломанный, но вполне пригодный для того, чтобы звонить понарошку — игрушечная рыбка и…
— Роуз? Почему ты плачешь?
Я сморгнула слезы.
— Я не плачу, — сказала я, вытирая мокрые глаза. — Просто меня солнце слепит. Понимаешь, у меня немного болят глаза, поэтому льются слезы.
Ксавьер долго смотрел на меня, его оживленная мордашка стала очень серьезной. Потом он нахмурился.
— Сейчас! — сказал он и, порывшись на дне своей сокровищницы, вытащил пару игрушечных солнцезащитных очков. — Надень! — Очки были пластмассовые и по меньшей мере на два размера меньше моего лица, но Ксавьер вручил их мне с такой важностью, что я не смогла отказаться. Я кое-как нацепила очки на нос. Дужки не доставали мне до ушей и втыкались в виски, держась на голове, как маска, но все равно это был королевский подарок.
— Спасибо, Ксави.
— Роуз? — очень серьезно спросил он. — Где ты была?
Я покачала головой.
— Это трудно объяснить. Мне пришлось немного поспать, но теперь я проснулась.
— Давай, ты будешь жить со мной? — спросил Ксавьер. — Можешь спать в моей комнате сколько хочешь!
Я улыбнулась.
— У меня есть своя комната.
— Но если ты будешь спать у меня, я всегда смогу тебя разбудить, и ты больше не будешь спать так долго и никогда не пропустишь мой день рождения!
— Прости, что я пропустила твой день рождения, — сказала я. — Я больше никогда не буду так долго спать.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Ксавьер забрал у меня с коленей игрушки и аккуратно уложил их обратно. Потом его маленькая ручонка обвилась вокруг меня, и он уткнулся носом мне в плечо.
— Никогда больше не спи, Роуз. Оставайся со мной навсегда-навсегда!
— Конечно, — пообещала я, вдыхая сладкий запах его гладкой детской щеки. — Навсегда-навсегда.
Я тогда сама была ребенком и не понимала, как страшно обманываю его. Теперь, проспав шестьдесят два года, я тосковала по каждому пропущенному дню рождения Ксавьера.
Еще в больнице я набрала его имя в поисковике, на тот случай, если он каким-то чудом еще был жив. Я не знала, что буду делать, если это окажется так. Постучусь в дверь и скажу: «Привет, помнишь меня? Я была твоей девушкой шестьдесят два года тому назад?» Я не удивилась, не найдя имени Ксавьера в последних списках населения. Будь Ксавьер жив, он бы давным-давно вывел меня из стазиса. Я не стала искать дальше, мне не хотелось знать, как он умер. Подробности смерти родителей я тоже не хотела знать. Наверное, они погибли в те Темные времена, о которых мне пока ничего неизвестно. Пока я не знала, как они умерли, они оставались для меня живыми — пусть только в моем сознании, неважно.
