Грех и другие рассказы - Агриппина Касьянова
Веселые пьянки с подругами имели обратный эффект. Если к Насте начинали клеиться какие-то парни, то они обязательно были тезками ее бывшего, будто сговорившись, все Алексеи в городе устремлялись именно к ней со своими удручающими предложениями секса, счастья и еще вина. Девушка честно пыталась верить их оптимистичным предложениям, но ее сердце тут же начинало сравнительный анализ не в пользу очередного кандидата.
– Может, если бы его звали Вольдемар, я бы не сравнивала, – бесконечно задавала она пьяные риторические вопросы подругам, которым, по большому счету, было наплевать на ее страдания. Страдания – это, когда муж бросил с ребенком, это, когда с работы уволили, это, когда залетела, а денег нет. А вот когда сама парня бросила, а потом страдает, это не страдание, а блажь избалованной девчонки с избытком свободного времени.
После очередного похода в бар, порции Алексеев, к гадалке что ли сходить, пусть сглаз снимет, Настя плакала пьяными слезами на кухне и слегка стукалась головой о холодильник. Ведь девушкой она была не глупой, и сама понимала, что ее состояние глупо и вредно. Но муравьи все ползали, перебирая маленькими волосатыми лапками по ее коже, а мобильник так призывно лежал рядом с пепельницей, что Настасья сдалась.
Набрав проклятые 11 цифр, девушка задержала палец на кнопке вызова, но насекомые, выбравшие ее кожу в качестве постоянного места жительства, взбесились так, что выбора не осталось. После третьего гудка, в трубке раздался не совсем ожидаемый голос.
– Ээ. Здравствуйте, – мигом протрезвев, нашлась Настя, – извините, я, наверное, ошиблась номером, мне надо поговорить с Лешей.
– Нет, не ошиблись, – прочирикал милый женский голос, – Он спит, а вы кто?
– Кто вы?
– Я Лешина девушка, я с ним живу с января. Так вы собственно кто?
– Извините, – пролепетала Настя и бросила трубку.
Ей казалось, что мир остановился, подождал несколько минут, и обрушился на нее всей тяжестью. Она сидела, уставившись в одну точку, погребенная под грузом абсолютно неприемлемой информации. Она видела, как открывшиеся факты выползают за края ее мира, словно пластилин из слишком тесной формы. Настя складывала месяца, надеясь и не веря в ошибку, январь, январь, январь. Календарь на стене уверял, что сегодня 30 апреля, а когда они расстались, он также уверенно заявлял, что сегодня 24 марта. Январь. Январь, январь… Настя точно помнила про 24 марта, она считала дни, укрепляя таким образом силу воли.
Не то, чтобы мысль о том, что ее бывший не сидит целыми днями дома и не плачет по утраченной любви, не приходила Настасье в голову, но она всегда милостиво его прощала. И против измен она тоже не была застрахована, всегда отдавала себе в этом отчет, и свято верила, что сможет это трезво принять, и даже, может быть, простить. Но то, что человек, который клялся в вечной любви, предлагал выйти замуж и кричал надо не надо о том, что Настя его единственная, мог при этом встречаться с кем-то, жить с другой? Это явно не влезало в красивую раму ее картины мира.
Неужели Настя просила верности или любви? Она просила нормального отношения к себе, которое не получала, поэтому и оторвала это кричащее о любви, абсолютно бесполезной, с точки зрения объекта этой самой страсти, существо и выкинула его из жизни. Недалеко оно отлетело. Что-то связывало двух абсолютно неподходящих друг другу людей, что-то крепкое, липкое и огромное, может быть, любовь. Но, как известно, одной любви недостаточно, нужны еще общие интересы, желательно, один социальный уровень, и уж, конечно, схожие взгляды на жизнь. Ничего этого у Насти с Алексеем не было, была только любовь, ломающая их обоих, заставляющая мучить друг друга, убивающая уважение к себе.
В голове девушки билось одно слово «январь», переворачивало ее сознание, звучало милым женским голосом. Настя с трудом поднялась, открыла холодильник, в котором стояла початая бутылка коньяка, оставшаяся с какого-то праздника, медленно отвинтила крышку и поднесла горлышко к губам. Она пила крепкий хороший коньяк как воду, большими уверенными глотками. Оторвавшись от бутылки, девушка медленно опустилась на холодный пол, легла, мечтая слиться с ледяной плиткой, обняла руками колени и зарыдала, она плакала в голос, как в детстве, заходясь плачем, крича и давясь слюной.
2
Конечно, от горя Настя не умерла, но наделала много глупостей из-за обиженного самолюбия. Например, снова позвонила Лешиной девушке, поговорила с ней про его достоинства в постели, выплакала много злой соли в подушку, выпила большое количество спиртных напитков, чуть было не ушла в запой, как заправский алкоголик. Дозвонилась до самого Алексея. Несколько раз с ним встречалась, скандалила, слушала его сказки про то, что девушка вовсе и не девушка, то есть женского, несомненно, пола, но просто друг, и не жил он с ней вовсе, то есть жил, но не спал, то есть спал, но не в том смысле. А нужна ему только Настя, потому что любовь у него неземная и так далее, и тому подобное. Настасья даже вернулась к своему бывшему на пару недель, потешить все еще ноющее от боли самолюбие и послушать про любовь, которая спасет мир. А потом они снова разошлись тихо и без Настиной прежней уверенности в страсти и верности.
В лето девушка вошла опустошенной, с временным неприятием алкоголя и с абсолютным непониманием, как дальше жить и, главное, на кой ляд вообще?
Депрессия расцветала в ее сознании огромным грязно-синим цветком, будто бы солнечные лучи, которых в то лето было до аномалии много, способствовали созреванию странного растения. Муравьи из пальцев переселились в чью-то чужую плоть, не реагируя даже на звонки от Леши, который не так часто и пытался вернуть героиню. Забавно, но Настя по ним скучала, они давали ощущение того, что она еще жива, а теперь девушке казалось, что она погрузилась в какой-то сон наяву. Настя все чаще разговаривала сама с собой на людях и слишком увлекалась онлайн играми и книгами. Работа, которая, как назло, сейчас была скучной и раздражающей, присутствовала в ее жизни серым фоном, а редкие гулянки с подругами или походы по магазинам становились тусклыми пятнами краски на бесцветном существовании.
Единственное, что еще оставалось более-менее живым, – это Настино тело, требующее того, что требуют все
