Безымянная Колючка - Айя Субботина
Я никогда не была терпимой к боли, даже несмотря на то, что чаще всех остальных с ней «встречалась».
То ли из-за надрыва, то ли, потому что провалялась без памяти неизвестно сколько времени, абсолютно не узнаю собственный голос. Потому что хриплю будь здоров, как загнанный в мыло конь в предсмертной агонии. Нет, у меня не райский птичий голосок, но я даже не представляю, что должно произойти, чтобы из моего горла вырывался вот этот… простите, Взошедшие, рев.
Но рев этот все-таки мой.
Ладно, Йоэль, спокойно и без паники. Разберёшься с этим потом.
А пока реши две вещи: почему до сих пор никто не пришел и почему ты вообще орёшь в пустоту?!
Когда возможности моей гортани заканчиваются и хрип превращается в тоскливый и унылый едва слышный стон, приходится признать – будущие родственники не слишком опекаются моим здоровьем.
И где, демон его подери, хотя бы сиделка?
И в завершение всех моих нерешенных задач организм решает напомнить, что пора бы шевелить конечностями, иначе справлять известную потребность придется под себя. Со мной всякое случалось, но я в жизни не прудила в постель, и лучше сдохну на пол пути к ночному горшку, чем буду лежать в луже.
Я уже говорила, что благодарна родителям за то, что своим безразличием превратили меня в крайне живучую заразу? Так вот, самое время поблагодарить их еще и за игнорирование моих слез. Часто ребенок плачет только чтобы привлечь внимание и получить порцию любви. Иногда – потому, что ему больно, страшно или просто некомфортно. А когда дитятко переходит на крик – дело труба. Когда мне было около пяти лет, и ко мне в комнату залезла здоровенная каменная сколопендра, у меня был выбор: позвать на помощь и надеяться, что она подоспеет раньше, чем тварь исколошматит меня в гуляш, или попытаться выкрутиться самостоятельно. Я выбрала второй вариант и, вспомнив, что каменные многоножки боятся огня, перевернула жаровню. Выходка хоть и стоила мне обожженных на всю жизнь ладоней, но зато я победоносно взирала на то, как моя смерть, шевеля жвалами и цокая множеством костяных лапок, выползает в окно.
Это был мой первый успех, и даже выволочка за едва не устроенный пожар не могла уменьшить его сладость.
Я на «отлично» усвоила тот урок: таким, как я, помощь не положена априори. Если я хотела что-то сделать – просто брала и делала. И со временем оказалось, что я выросла эдакой универсальной «самасебепомогайкой». Вот только иногда выть хотелось от того, что рядом не было ни единой живой души, способной искренне порадоваться моим победам или погрустить над поражениями.
Но, к чему я все это?
Самое время снова вытащить себя за волосы из болота.
И так, свое восстание из койки я решаю разделить на несколько шагов. Когда есть четкий план, любая – я ответственно это заявляю! – абсолютно любая задача по плечу. Многие выдающиеся правители, среди которых немало моих кумиров, добивались целей не грубой силой или завоеваниями, а хитростью и стратегическим планированием. Ну и капелькой везения.
Для начала нужно убедиться, что руки и ноги при мне, потому что ни тех, ни других я подозрительно не чувствую.
Пытаюсь пошевелить левой рукой. Вроде немного получается, хотя пальцы в кулак все равно не сжать. С правой рукой дела еще хуже. Пытаюсь пошевелить пальцами – и получаю в ответ мгновенную резкую боль от локтя в самое плечо.
Вот же Пекло!
«Спокойно, Йоэль, подобрала сопли, запихала слезы до лучших времен и успокоилась. Это просто боль - чистая физиология. Вспомни, что способность рыдать от эмоций отсохла у тебя за ненадобностью очень и очень давно. Так что соберись, тряпка, и попробуй еще раз!»
Снова шевелю пальцами. Ну и боль! Будь оно все трижды неладно!
К тому времени, как я, наконец, поднимаю свою многострадальную конечность, физиономия у меня вся в слезах. Зато мои старания вознаграждаются сторицей: я контролирую руки. Обе!
Кто бы сказал, что когда-то буду мысленно пританцовывать от такой ерунды?
Разглядываю свои ладони, потихоньку сгибаю и разгибаю пальцы. Хоть тут все как было: когти на месте, старый шрам тоже, и даже родимое пятно в виде летучей мыши.
Одно плохо: неестественно свернутый на сторону мизинец выглядит печально и уродливо. Неужели никто не удосужился вставить его на место, пока я валялась без сознания? Ну, родственнички дорогие, дайте только выйти замуж.
Следующим пунктом моего «восстания» становятся ноги. Потихоньку, одну за другой, помогая себе руками, с горем пополам спускаю их на пол. Чулок на мне нет, и от встречи босых ступней с ледяным полом аж зубы сводит.
Ничего, и это перетерпим. Но на ус намотаем.
Наконец, могу нормально осмотреться.
Эрд’Аргаван так же бедны, как и мы, но мне никогда не приходилось видеть у них не меблированных комнат. До сегодняшнего дня. Кровать, на которой я лежала – единственное, что разбавляет унылость серых каменных стен. Камень густо покрыт серым мхом, который, если память меня не подводит, растет только при низких температурах и постоянной влажности. Для отпрысков Старшей крови он не опасен, в отличие от людей, которых споры этого «абитус мортус» превращают в кровожадных монстров. И все же ни одна нормальная хозяйка не запустит свой дом до такого состояния. Разве что моей будущей второй матери было явлено очередное пророческое знамение с участием… мхов?
Отдышавшись и набравшись сил для очередного рывка, встаю на обе ноги.
Не буду уточнять, чего мне это стоит. Хвала Взошедшим, ночная ваза стоит около двери, а не, как обычно, под кроватью. Кстати, о двери. Грубо отесанные доски, перехваченные железными скобами.
Как в амбаре или кладовой.
Или – я поджимаю губы – как в темнице.
Но эту догадку развить не успеваю, потому что предмет моего изучения как раз издает ржавый скрежет – и ползет в сторону, впуская внутрь моего будущего свекра. За ним, сложившись чуть не вдвое, протискивается Бугай.
Комнатушка резко как будто сужается втрое.
— Ты очнулась, - скрипит сухой пень – скаарт эрд’Аргаван. Опускает взгляд мне на ноги. – И встала.
О моем будущем свекре, в отличие от его жены, сказать почти нечего. Он – одиночка. Не меланхоличная флегма, как мой отец, а именно одиночка, которого общество разумных существ не утомляет, а раздражает и злит. Лично я думаю, что папаша моего Брайна – тот еще псих. Но доказать никак не могу, потому
