Бог смерти не любит яблоки - Алиса Чернышова
— А я хотел бы, — отозвался он тихо.
— Чего?
— Хотел бы увидеть снег. Это, наверное, очень настоящее зрелище.
— Настоящее?
— Снег, когда он настоящий, как здесь. Неудобный. Большинство планет с климат-контролем отказываются от него, и даже те, что занимаются зимним туризмом, прибегают ко всяким ухищрениям, чтобы он был более правильной текстуры, не бил в лицо, меньше холодил... Но мне хотелось бы увидеть настоящий снег. Каким он бывает, когда свободен.
-
Ли прикусила губу.
Почему она раньше не замечала этих оговорок? Не придавала никакого значения странностям? Может ли быть, что она настолько — клинически — глупа?
Впрочем, вряд ли самоедство тут поможет. Да и какой в нём смысл? Оглядываясь назад, дело в том, что это всё для неё было немного слишком. Особенно тогда. Она не смогла бы поверить, не смогла бы правильно понять, потому что всё в её собственном опыте противоречило бы такой догадке.
Ли думала о том, что люди на самом деле не такие уж понимающие, как им нравится думать. О том, что разговоры не помогают и не помогут, когда ведутся между представителями совершенно разных менталитетов. Почему она пропускала его оговорки мимо ушей, принимала их за шутки, игнорировала? Возможно, потому что в её мире такого просто не существовало. Она не хотела допускать, что такое существует.
Наверное, нужно это признать: люди по натуре своей эгоистичны. Они живут в рамках собственного эмпирического опыта, даже те из них, которые считают себя самыми свободными. Людям тяжело по-настоящему сочувствовать тому, что они не пережили, тому, что они не способны осознать. Их мозг станет упорно отгораживаться, строить стену, чтобы не впускать эту тьму.
Возможно, до тех пор, пока не станет поздно.
А теперь Ли лежала на покрытой искусственной мульчей земле, под снегом из лепестков, и следила за точкой в небе, слишком маневренной и смертоносной для просто звезды.
-
Вот мы и встретились, бог смерти. В этой яркой, ослепительной точке.
Интересно, о чём ты думаешь? Узнал ли меня? Что ты чувствуешь прямо сейчас? Был ли ты искренен со мной тогда, ари Танатос? Верны ли мои догадки насчёт того, что ты тут такой же заложник, как я сама? И если да, то насколько же тебе тяжело?
Мне жаль, знай это.
Мне жаль, что мы встретились именно так. Но эта война изменила всё, и наши с тобой мечты для неё не имеют значения.
Потому что на карту поставлено намного больше, чем ты или я.
4
На карту поставлено намного больше, чем ты или я.
И ради блага восстания и своего собственного я должен отринуть мысли о тебе, но я думаю о тебе постоянно. Иначе не получается.
А ты? О чём ты думаешь сейчас?
Узнала ли меня?
Смотришь ли вверх?..
-
Танатос стоял на флагманском мостике в одиночестве и разглядывал пространство за иллюминатором. Это то, что у него было — возможность остаться в тишине и космической тьме, вдали от контроля и Голоса, наедине с самим собой.
Он смотрел на планеты и спутники аграрно-технической системы Гэлло. Огромная, многоуровневая структура, множество крошечных планет и астероидов, сложный рельеф планет, множество возможностей для того, чтобы спрятать малые и средние корабли, которые сумели выскользнуть во время основного сражения.
Пока что беглецам удаётся вполне успешно прятаться от поисковых групп. Накрыли и зачистили только одну базу с уцелевшими… Танатосу казалось, что его сердце не билось, когда он читал списки уничтоженной техники. Окажется ли среди них машина с тем самым номером? Но нет, а значит, она ещё жива. Им пока удаётся скрываться.
Что, впрочем, тоже вопрос времени.
Маска фиксировала атипичные физиологические реакции. Вирт то и дело предлагал диагностику на предмет повреждений. Пока что Танатосу удавалось держать показатели в относительных рамках, но давалось ему это тяжело.
Почему сейчас? Почему?! До решающего сражения восстанию богов осталось всего ничего; совсем небольшие шаги отделяют диро Эласто от могилы — или их от сокрушительного поражения. Как вышло, что Танатос встретил Ли именно сейчас, здесь?
Впрочем, “почему” — вопрос в данном случае категорически неуместный. Почему в этой вселенной то и дело происходят события, вероятность которых не превышает одну десятитысячную процента? Потому что они просто происходят. В рулетке вероятностей невозможно выиграть и проиграть, она просто выдаёт рандомные значения. Но иногда Танатосу, по определению лишённому малейшего мистицизма, всё же казалось, что есть нечто большее за этими случайностями. Нечто, что люди стандартной модели называют словом “судьба”.
Он знал, что вера в предопределённость — это всего лишь одно из чисто человеческих когнитивных искажений. Судьбы нет, равно как нет и высших сущностей, которым можно было бы поклоняться в надежде на милость.
Но встретить Ли здесь, сейчас, так… От этого поневоле начнёшь думать о своей судьбе. И не в самом лучшем ключе.
Танатос не мог остановить то, что происходит прямо сейчас. Точнее, он мог бы, если быть честным. Но только ценой всего восстания.
Это было исключено. Даже ради Ли. Даже ради неё, хотя, будь речь только о его жизни, Танатос бы отдал её, не задумываясь.
Он ведь мечтал.
Оружию великой победы альдо мечтать не положено, разумеется, но это была одна из его маленьких тайн — он запомнил слова Ли о свободе, и всегда, когда появлялась возможность, старался оставаться свободным внутри. И стал замечать, что это действительно помогает быть настоящим, добиваться большего, идти вперёд… Желать свободы не только внутренней, жаждать её, как самой важной цели.
Возможно, свобода действительно является самой важной частью личности.
Возможно, она и правда лежит в основе развития.
Возможно, она существует… в том или ином смысле.
Узнав Ли получше, он начал действительно в это верить.
Танатос мечтал, что сразу после того, как диро Эласто умрёт и война кончится, они с Ли встретятся. Он прокручивал в голове эту фантазию раз за разом, когда было жизненно необходимо отрешиться от реальности, скрыться в скорлупе, перетерпеть боль, физическую или моральную, которую выращенное в пробирке оружие не имеет права испытывать — но всё равно может испытывать, что бы там по этому поводу ни думали техники и кураторы. Но всё оказалось совсем, совсем не так…
— Мы могли бы встретиться,
