Демониада (СИ) - Линдт Нина
Саше было страшно. Он боялся жизни, боялся дневного света. Он торопил ночь, чтобы забыться в глубоком сне, где не было видений, была только темнота и тишина.
Любая вещь, звук, слово, событие, телодвижение могли напомнить ему об отце и обжечь чувством неугасаемой вины. Из-за него, из-за его каприза он погиб. Если бы можно было вернуть время назад… Саша сжимал с усилием кулаки: если бы не ездить в тот день за покупкой, все обойдется, папа будет живым, все будет, как прежде…
Но едва он выныривал из иллюзии, как боль в троекратно большем размере обрушивалась на него.
«Из-за тебя», — шептал тонкий, предательский голосок. — «Все это из-за тебя!».
Сколько раз, прокручивая последние мгновения, разговор с отцом, фары машин, слова песни, которая звучала по радио, Саша пытался понять одно: почему за мгновение до столкновения ему показалось, что на дороге стоят черные крылатые тени, а глаза их горят, как задние фары машин? Почему он никак не мог избавиться от ощущения, что там, на шоссе, был кто-то, кто все это подстроил специально. Кто-то, кому достаточно движения мысли, чтобы свершилась катастрофа. Потом он, конечно, убеждал себя, что бредит. Легко спихнуть все на тени, а не на себя.
Сон был спасением. Во сне Саша забывал о боли, муках совести и потери. Он ничего не видел, проваливался в черноту забвения, а потом долго не мог вылезти из нее. Подъем становился тяжелее с каждым днем.
Сегодня сон не шел, Саша метался в кровати, сильная боль обручем сжимала голову. В какой-то момент, он понял, что в комнате есть кто-то еще. Возможно, это была галлюцинация из-за боли, но в лунном свете он увидел человека с большой головой, а потом, приглядевшись, понял, что у него большие, закрученные в спирали рога.
Человек включил ночник и сел на кровать к мальчику.
Саша хотел спросить, кто он, хотел позвать маму, но человек поднес палец к губам. Потом дотронулся до лба Саши.
— Болит? — сочувственно спросил он.
— Да, — хрипло ответил мальчик.
— Неудивительно, она уже большая. Размером с фасолину.
Незнакомец положил ладонь на лоб Саши.
— Я заберу боль, но только на сегодня. Мне очень жаль, мальчик.
Боль прошла, Саша с облегчением откинулся на подушки.
— Спасибо! — горячо прошептал он.
Инкуб встал. Нет, это не мальчик. Но кто-то тянет из него силы, а потом примется и за Наташу. А ее инкуб не отдаст. Ни за что. Горечь от того, что его девочка потеряет вскоре брата, обожгла демона. Как странно, что он, живущий похотью, вдруг стал испытывать такие необычные чувства. Преданность, любовь, верность, желание помочь и защитить. Но общение с девочкой — единственное, что вдруг стало давать смысл жизни. Когда она танцевала для него, он чувствовал себя живым. Значимым. И это было очень приятное чувство. Но если это не дети, значит, это их мать.
Инкуб услышал хохот и обратился в ворона, вылетел в окно и увидел прекрасное видение: женщина, облаченная в лунный свет и блеск звезд, с волосами до пояса, снижалась на поляну перед домом. У нее были огромные черные крылья, а вокруг нее летали вороны и нечисть. Как же она была хороша! Но от красоты этой веяло холодом и смертью. Белая дама. Даже он, инкуб, знал, что она такое. Ему не совладать с ней.
— Докажи, докажи, — шепот поднимался до черного неба, шептали сосны, трава, звезды. — Докажи, что ты готова, Ноктурна, преступи черту.
— Не делай того, о чем пожалеешь, — голос Габриэля раздался так близко, что она покрутила в растерянности головой.
Ангел стоял на крыше знакомого ей дома. Ее дома. Белое одеяние излучало свет. Белые крылья за спиной тоже, казалось, светились. Она была рада его видеть. В ней еще оставалась тяга к нему, чистая и непорочная, желание быть в его свете, прижаться к его ногам, вымаливать прощение за зло, которое, она знала, было неизбежно. Но одновременно с этим, Ноктурна ненавидела это безмятежное лицо святого, не опечаленного страстями, не испорченного мучительными колебаниями. Для него в мире все было удивительно просто. Габриэль не желал понимать, что то, что не свято, не есть плохо, что есть еще естественные потребности души и тела, нуждающиеся в удовлетворении. Ему это было неведомо. Он и не подозревал, что обманывает самого себя. Невежество святого. Она набралась смелости и дерзко расхохоталась, глядя ему в лицо. Но ей было так больно и одиноко, что она осеклась, испугавшись, что не выдержит и заплачет.
Он продолжал все также безучастно смотреть на нее. Она с трудом заставила себя отвернуться. Как она хотела, чтобы он защитил ее, забрал оттуда! Но она не могла ему этого сказать, нет, она была слишком горда. Усилием воли сдерживала вопль отчаяния, готовый вырваться из груди: «Габриэль!!! Забери меня отсюда!!! Спаси меня, Габриэль!!!».
Габриэль! Его имя она готова была повторять снова и снова, ища в нем разгадку этого существа. Словно, раскрой она смысл его имени, и обретет власть над ним.
Вопль вырвался из ее груди, протяжный и возмущенный. Нет, она докажет всем, что она сама себе хозяйка, вольна распоряжаться! Всем!
И она решительно влетела в окно своей спальни. Крылья тут же спрятались под кожу. В безумном желании разрушить все вокруг, она смела рукой флаконы духов и косметику с комода. И после этого первого акта вандализма уже не могла остановиться: распахнула шкаф, рвала одежду с вешалок, вываливала ее на пол с полок, сорвала картину со стены и разломала раму. Она рычала от возбуждения. Движение, замеченное боковым зрением, привлекло ее внимание: там пробиралась через сброшенную одежду серая кошка.
Она хватила ее и, ослепленная внезапной волной ярости и злости, начала душить. Кошка смотрела на нее испуганными, не верящими глазами, ее язычок чуть высунулся из пасти. Когда же животное осознало, что хозяйка вовсе не играется и не шутит, оно начало сопротивляться, отчаянно борясь за жизнь. Когтями полосуя руки хозяйки, она пыталась заставить отпустить ее. Тогда Ноктурна начала ломать ей лапы, переламывая их о коленку, как ломают тонкие палки. Кошка от боли описалась, острый запах мочи ударил в нос. Тогда она бросила животное на пол и начала топтать ногами, так, что переломала кошке все ребра и позвоночник. Хруст костей и вопли кошки не останавливали ее. Она ломала ей все, сворачивала шею, переламывала в нескольких местах мокрый от мочи хвост, и остановилась только когда увидела, что кошка больше не движется и из ее приоткрытой пасти вытекает тонкая струйка крови. Лишенная жизни, кошка теперь напоминала серую тряпку, и Ноктурна устало опустилась на колени рядом с ней.
— Ты пролила первую кровь.
Она оглянулась на голос: в районе кровати сгущалась тьма, жуткая и живая. Два глаза смотрели на нее из этой черноты.
— Ты инкуб? — спросила она демона, но тот отрицательно покачал головой.
Тогда ей стало страшно, потому что она внезапно ощутила его мощь и силу. Он надвинулся на нее, она испуганно попятилась, понимая, что у нее не хватит сил, чтобы распахнуть крылья и сбежать. Он взял ее за плечи, и она почувствовала себя пойманной бабочкой, которую вот-вот наколют на булавку и пришпилят к бумаге. Из последних сил, она уперлась руками в его мощную грудь. Он же схватил ее за волосы и начал тянуть назад, заставляя ее тело выгибаться под ним. Она кричала, не понимая, кто он и почему она бессильна.
Его рука, казавшаяся ей огромной лапой, погладила ее тело.
— Я тот, кто создал тебя и наделил силой, я твой Хозяин, — услышала она, прежде чем он овладел ею, и она потеряла сознание.
Инкуб держал сознание детей во сне, чтобы они не проснулись от воплей кошки и затем от воплей Ноктурны. Когда все было кончено, дом погрузился в страшную тишину. Необходимо было действовать быстро.
Он проник в сознание Наташи и вытащил оттуда сведения о Стасе Волиной. Хочет того Наташа или нет, но ей нужно оказаться как можно дальше от матери. И балет казался ему прекрасным способом достичь двух целей одновременно.
