Запретная любовь (СИ) - Соколова Надежда Игоревна
Ритон смиренно принимал любое отношение к себе, помня о своем положении в обществе, никогда, даже на секунду, не задумывался о побеге или возможной жизни в других государствах. Поговаривали, что мужчин- дроу унижали везде, слишком хорошо были известны нравы этой страны, а потому и бежать смысла никто не видел. Но жить здесь и подчиняться местным законам, терпеть брезгливость и постоянно чувствовать стыд наполовину с возбуждением с каждым днем становилось все сложнее. Если бы не появившаяся в его жизни Лина, не ее необычное отношение к нему, Ритон и не подумал бы ничего менять. Но теперь… Теперь он все чаще ловил себя на мысли о побеге. Куда угодно, хоть в земли перед Гранью, в которых, по преданиям, не выживало дольше суток ни одно живое существо, но бежать. Пусть его поймают, подвергнут любой пытке, даже смерти, но он хотя бы будет знать, что пытался хоть что-то изменить.
День рождения сиятельнейшей Анираны собирались отмечать так, чтобы показать всем правителям других государств, что дроу ничуть не хуже остальных рас. Показушность и желание выделиться Лину смешили, но она благоразумно держала свое мнение при себе и тщательно убирала замок, стараясь поменьше попадаться на глаза Ирте. Та почему-то начала выделять новенькую служанку и все чаще оказывала ей благоволение. Лине подобное отношение было не нужно: это грозило завистью со стороны других слуг. Да и благоволение в понимании Ирты означало возможность лишний раз появиться в покоях Анираны. А там Лина с вероятностью практически сто процентов могла столкнуться с Ритоном, в очередной раз унижаемым всеми, кому не лень. Парня она жалела, прониклась к нему симпатией и не хотела в очередной раз становиться свидетельницей насилия над ним. Несколько раз Лина случайно ловила его взгляд в подобные моменты и там всегда видела отчаяние, безысходность и боль.
«Вот еще привязанности здесь мне не хватало для полного счастья, — ворчала про себя каждый раз Лина, отдраивая каменный пол, — завтра- послезавтра проснусь дома, на Земле, и что дальше? Все равно тосковать буду, пусть и недолго. Кому этот негатив нужен?»
Но разум твердил одно, а сердце отвечало другим. И Лина чувствовала, что ей каждый раз становится все трудней общаться с Ритоном холодно и отстраненно.
— Праздновать будем неделю, — сообщила Лине одна из служанок, высокая плотная Олха, мечтательно закатив глаза, — уж отдохнем, так отдохнем. Госпожа на праздники любого из мужей служанкам отдает. Я хочу первого попробовать. В прошлый раз он мне не достался, а говорят, в постели он ого-го.
Лина с трудом сдержала брезгливое отношение. Нет, не по отношению к мужу Анираны, а по отношению к Олхе, рассуждавшей о мужчинах, словно о щенках или помаде. Она, женщина, по праву рождения стоявшая выше по социальной лестнице, захотела попробовать. Чувства мужчины, пусть и первого мужа, аристократа, в расчет не принимались. Он обязан был удовлетворить похоть женщины. Иначе для чего еще он рожден? А не сможет сам — поможет вовремя уколотый старнор. И тогда, сразу после укола, мужчине будет все равно, кого и как ублажать.
Все эти мысли вызывали в Лине отвращение. Но приходилось держать на лице вежливую маску, иногда подыгрывая охами-вздохами.
Уже за двое суток до праздника все трое мужей старались как можно реже показываться в коридорах. Но если первому и второму супругам можно было при необходимости отсидеться в опочивальне Анираны, то Ритон, спавший в комнате для слуг мужчин, частенько попадался на глаза Лине подавленным и измученным. Женщины, что служанки, что фрейлины, до этого времени хоть как-то соблюдавшие условности, теперь как с цепи сорвались.
Трижды Лина видела издалека Ритона прижатым к стенке одной из дам его жены. Каждый раз фрейлины, никого не стесняясь, прямо в коридоре, развлекались, как желали. Обычно Ритон стоял с приспущенными штанами, стонал от возбуждения и вилял бедрами, как последняя шлюха, в то время как женские пальчики то мяли, то поглаживали его член и яйца, не забывая время от времени проводить по возбужденной плоти острыми ногтями.
Ритон сходил с ума от возбуждения. По лицу текли слезы вперемешку с потом. Член стоял колом, яйца казались намного больше, чем обычно. Женские ногти, аккуратно подпиленные, острые, «прогуливались» по выпуклым венам, головке и стволу, то и дело царапали яйца. Ритон дрожал, практически не понимая, что с ним происходит. Животное желание застилало разум. Сейчас не осталось ничего в сознании, кроме животного желания, раздиравшего тело.
— Ты хочешь меня, ранси? — словно сквозь вату услышал Ритон стандартную фразу.
— Д-да, г-гос-с-п-по-ж-жа… — заикаясь, рвано выдохнул он. Хочет, желает, жаждет. Гибнет от дикого желания.
Тихий смешок, раздавшийся на краю сознания, отозвался пупырышками в паху и гениталиях. Тело Ритона пронзила вдруг жуткая боль, отрезвляя и приводя в себя. Он дернулся, ударившись головой о стену, закричал, не сумев удержаться: женская ладонь сжала яйца, особо не рассчитывая силу.
— Я накажу тебя, ранси, — недовольно сообщила мучительница, разжимая ладонь. — Ты не должен был меня пугать.
Ритон вздрогнул от этого обещания. Дамы его жены отличались особой изощренностью в выборе наказаний.
— Подойди, — между тем обратилась мучительница к кому-то третьему. — Как тебя зовут?
— Лина, госпожа, — услышал Ритон знакомый голос и почувствовал, как вспыхивают от стыда щеки. Нет, только не она! Боги, пожалуйста!
— Идем со мной, Лина, поможешь. Одевайся, ранси. Ты заслужил свое наказание.
Он повиновался: натянул штаны и покорно пошел позади двух женщин, целенаправленно шедших на задний двор. Не зная, что за наказание ему предстоит, Ритон прокручивал в голове сотни возможностей. И от каждой ему становилось плохо просто потому, что во время наказания рядом с ним должна была находиться Лина.
Высокородные господа обязаны были называть прислугу женского пола исключительно по имени. Лина уже уяснила себе это правило и без колебания назвалась, подойдя к недовольной прерванными играми фрейлине. Ритон стоял рядом, чуть ли не пурпурный от унижения, с членом наперевес и переполненными спермой яйцами.
Сердце предательски сжалось. Участвовать в наказании Лине не хотелось. Но отказать фрейлине без серьезной причине было нельзя, а потому женщины направились на задний двор.
Лина шла и слышала в шагах Ритона обреченность. Он не ждал от судьбы ничего хорошего, заранее смирился со всем, что с ним хотели сделать, и даже не думал сопротивляться. Он был сломлен, как и все остальные мужчины-дроу.
На заднем дворе остановились возле столбов для порки. Фрейлина велела своей жертве полностью раздеться, отловила пробегавших мимо слуг мужского пола и двоим приказала привязать Ритона к этим столбам, третьего же отправила за палачом.
Холодный ветер недовольно завывал в крыше и щелях замка, свинцовые тучи давили на психику. Вот-вот должен был пойти дождь. Лина сидела рядом с фрейлиной на табуретах, старалась поменьше ежиться от непогоды и наблюдала за приготовлениями к порке.
Она с трудом сдерживала чувства. Очень хотелось подставить под удары саму фрейлину, уверенную в своей полной безнаказанности. До ужаса было жаль несчастного Ритона, висевшего голым на холодном ветру. Если бы здесь находилось больше народа, Лина отвернулась бы, не стала смотреть на мучения мужчины. Но фрейлина сидела рядом и зорко наблюдала за всем и всеми.
Пришедший во двор палач, высокий, мускулистый мужчина-дроу, одетый в черные штаны и широкую рубаху такого же цвета, оглядел профессиональным взглядом жертву, хмыкнул и взялся за плеть. Послышался мерзкий звук. Ритон закричал. Лина подавила желание закрыть глаза и не видеть этого ужаса.
Плеть разрывала кожу, оставляя на ней полосы и рваные раны. Палач знал свое дело и имел давние счеты к Ритону, а потому с каждым ударом Ритон кричал все сильней и уже не замечал текущих по лицу слез. Спина, ягодицы, живот, внутренняя поверхность бедер — все было исполосовано плетью. Гениталии пока оставались целыми. Но это пока. Ритон не питал надежд насчет дальнейших действий палача и чувствовал, что следующие несколько часов ему придется провести в комнате у медика, лечась перед празднованием дня рождения сиятельнейшей Анираны.
