Кресли Коул - Нет голода неистовей
Когда он начал тщательно намыливать ее спину, скользя своими большими ладонями вниз к ее ягодицам, Эмма удивленно вскинула голову. Ее смущало, что этот незнакомец видел ее в таком виде, но, в тоже время, была ужасно заинтригована его телом. Она старалась не смотреть на его огромную эрекцию, когда он, нагнувшись, немного сдвинулся, однако картина была так… притягательна. Она действительно пыталась не замечать, что волосы на его руках, ногах и груди были золотистого цвета, а его тело, не считая одной ноги, — цвета бронзы.
Наклонившись, чтобы вымыть ее ноги, Лаклейн вытер грязь и траву с ее коленей. Но когда он скользнул ладонями к верхней части ее бедер, Эммалин поспешно сдвинула ноги, что заставило его раздраженно зарычать. Выпрямившись, он, прижал ее спиной к своей груди так, чтобы она могла чувствовать его вдавливающийся в ее попку член. И начал неторопливо исследовать ее спереди, водя одной рукой вдоль ее тела, а другой сжимая плечо.
Внезапно его мозолистая ладонь обхватила ее грудь. Эмма уже было хотела попытаться вырваться, закричать… как вдруг он тихо произнес ей на ухо.
— Твоя кожа такая чертовски нежная. Нежная, как тот шелк, что ты носишь.
От этих слов по ее телу пробежала дрожь. Один комплимент, и Эмма — которая никогда не считала себя доступной — буквально растаяла. А когда он медленно провел большим пальцем по ее соску, она резко втянула в себя воздух, радуясь, что он не мог видеть, как на какой-то миг ее веки закрылись. Как что-либо могло быть столь приятным?
— Поставь свою ногу туда.
Он показал жестом в сторону узкой скамьи, расположенной вдоль задней стенки душевой кабины.
И раздвинуть свои бедра?
— Гм, я не…
Проигнорировав протест, он согнул ее ногу в колене и сам поместил на скамью. И когда Эмма попыталась передвинуть ее, он рявкнул.
— Не смей. Теперь, откинь на меня свою голову.
С этими словами, он вновь обхватил ее грудь ладонями, став мять нежную плоть. В этот раз его прикосновения касались грубее, так как мыло уже давно смылось водой. Ее соски стали почти болезненно твердыми, и Эмма закусила губу. Ей следовало бы испугаться. Но она не испытывала ужаса. Неужели она так отчаянно жаждала прикосновения — любого прикосновения — что была готова подчиниться даже его требованиям?
Его пальцы медленно двинулись ниже.
— Держи свои бедра раскрытыми для меня, — услышала она, как раз в тот момент, когда уже собиралась было вновь их сдвинуть.
Ее еще никто и никогда не касался там. Или где-нибудь еще, если уж на то пошло.
Она даже никогда не держала мужчину за руку.
Нервно сглотнув, Эммалин наблюдала, как его ладонь медленно спускалась к ее промежности.
— Н-но ты сказал…
— Что не буду трахать тебя. Поверь мне, ты узнаешь, когда я соберусь это сделать.
При первом же прикосновении она ахнула, невольно дернувшись в его руках, пораженная остротой своих ощущений. Два пальца нежно ласкали ее чувствительную плоть, поглаживая и дразня, и это было особенно приятно потому, что он был… нежен. Нетороплив и нежен. Ощутив ее влагу, он что-то тихо произнес на неизвестном ей языке и провел своими губами вдоль ее шеи, словно был доволен обнаруженным.
Когда он попытался ввести в нее один палец, ее тело мгновенно сжалось от непривычного прикосновения.
— Тебе нужно расслабиться, — прохрипел он. — У тебя тут туго, как в кулаке.
Она задалась вопросом, стоит ли ему сказать, что, даже будь она сейчас самым расслабленным существом в мире, это ничего не изменило бы.
Убрав руку, он начал проникать средним пальцем в ее плоть сзади, отчего Эмма ахнула и приподнялась на носочки, желая избежать контакта. Но его вторая рука заставила ее немного наклониться вперед, и затем снова скользнула к ее завиткам спереди. Она услышала прерывистые вздохи, и с удивлением поняла, что эти звуки издает она сама.
Пальцы этого незнакомца были всюду — на ее теле, в ее теле. Он прикасался к ней так откровенно, как никто другой, и это безумно возбуждало Эмму.
Неужели воздух наполнился электричеством? Из-за нее? Пожалуйста, пусть это будет из-за меня…
Лаская ее тело, его самого непрерывно била дрожь. Эмма ощущала, что он едва сдерживал себя… Ей следовало бы быть настороженной, напуганной. Но его пальцы так мучительно медленно двигались по ее коже, а палец внутри нее казался таким горячим, что ей хотелось стонать от настолько непривычного для нее наслаждения.
Никогда раньше Эммалин не стонала от наслаждения. Никогда в жизни даже не испытывала подобного порыва…
Но сейчас ее когти закрутились, как никогда прежде, и тяжело дыша, она представила, как вонзает их в его ягодицы, в то время, как он входит в нее одним мощным и резким толчком. Что же с нею творилось?
— Вот так, хорошая девочка, — прорычал он ей на ухо, прежде чем повернуть ее к себе лицом и приподнять на руках.
— Обхвати меня ногами за талию.
Ее глаза, что минуту назад были почти закрыты от переполняемого удовольствия, вмиг распахнулись, наполнившись паническим страхом.
— Ты сказал, что не будешь.
— Я передумал, когда ощутил, насколько ты влажна и полна желания.
Эмма действительно хотела его — как ей было и положено.
И когда она стала бороться с ним, стараясь вырваться, он непонимающе нахмурился. Даже в его ослабленном состоянии, для того, чтобы с ней справиться требовалось ненамного больше усилий, чем для усмирения дикой кошки.
Поэтому, проигнорировав ее попытки, он прижал Эмму к стене, буквально пригвоздив ее к ней своим телом, и принялся по очереди посасывать ее напрягшиеся маленькие соски. Пока его язык кружил вокруг них, он издавал протяжные стоны, закрыв глаза от удовольствия. Когда он снова открыл их, то обнаружил, что ее веки были крепко зажмурены, а в его плечи упирались сжатые кулачки.
Снова поставив ее на ноги, он стал ласкать ее промежность. Но она опять вся напряглась. Если бы он сейчас попытался ее трахнуть, то наверняка разорвал бы — но его это не волновало. После всего того, через что ему пришлось пройти, чтобы оказаться здесь, а в итоге обнаружить вампиршу — его уже ничто не могло остановить.
— Расслабься, — выдавил он. Но случилось все как раз наоборот — она снова начала беспомощно трястись.
Просто необходимо оказаться в ней. И снова туман. Неужели она и дальше будет заставлять его ждать обещанного ее телом забытья, того беспамятства, что он жаждал? Продолжая мучить меня так же, как это делал ее род. Взревев от ярости, он молниеносно вскинул руки по обе стороны от ее головы, кроша мрамор ладонями.
В этот миг ее глаза вновь будто накрыла пелена. Ну почему она не могла быть одной с ним расы? Если бы это было так, то она бы сейчас жадно хваталась за него, впивалась в него когтями, побуждая, как можно быстрее заполнить ее, умоляла бы об этом. Она бы ввела его в свое тело и с облегчением вздохнула, когда он, наконец, стал бы в ней двигаться. Эта всплывшая в его сознании картина заставила Лаклейна застонать в отчаянии от чувства потери. Он хотел, чтобы она сама, по собственной воле, отвечала ему. Но примет и то, что дала ему судьба.
