Ричард Матесон - Где-то во времени
– Тебе нравится? – спросила она с детским нетерпением.
– Изумительно, – выговорил я.
Я поднял часы за цепочку и посмотрел на крышку, украшенную по краю изящной гравировкой, а в центре – изображениями цветов и завитками.
– Открой крышку, – сказала она.
Я нажал на головку часов, и крышка откинулась.
– О, Элиза, – только и мог я выговорить.
Циферблат был белым, с расположенными по краю крупными римскими цифрами, над каждой из которых стояла маленькая красная арабская цифра. В нижней части циферблата размещался крошечный кружок с цифрами и секундной стрелкой не толще волоса. Изготовленные фирмой «Элджин», часы были абсолютно типичными для той эпохи и по весу, и по материалу.
– Позволь мне завести их для тебя, любимый, – сказала она.
Я с улыбкой вручил ей часы и наблюдал, как она вытаскивает крошечный рычажок внизу часов и устанавливает стрелки, посмотрев в другой конец комнаты, – было почти без четверти час. Сделав это, она задвинула рычажок назад и завела часы. Меня настолько очаровал ее сосредоточенный вид, что я не удержался – наклонился и поцеловал ее в затылок. Вздрогнув, она прильнула ко мне, потом повернулась и с улыбкой протянула мне часы.
– Надеюсь, они тебе понравились. Это лучшее, что мне удалось найти за такое короткое время. Обещаю подарить тебе наилучшие в мире часы, когда найду их.
– Это и есть наилучшие в мире часы, – сказал я. – Других мне не захочется. Спасибо тебе.
– Тебе спасибо, – пробормотала она в ответ.
Я поднес часы к уху, с удовольствием прислушиваясь к четкому, размеренному тиканью.
– Надень их, – попросила она.
Я нажал на крышку, и она со щелчком встала на место. Элиза почему-то нахмурилась.
– Что такое? – спросил я.
– Ничего, любовь моя.
– Нет, скажи мне.
– Ну. – Казалось, она смущена. – Если нажать на головку, после того как закроешь крышку…
Она не закончила фразу.
– Извини, – сказал я, смущенный этим новым напоминанием того, насколько мне не хватает осведомленности о мелочах жизни в 1896 году.
Начав прилаживать часы и цепочку к жилету, я подумал о том, что Элиза, не подозревая об этом, выбрала для меня подарок, непосредственно связанный со временем.
У меня ничего не получилось. С робкой улыбкой я поднял глаза.
– Боюсь, я не очень-то ловок.
Элиза проворно расстегнула одну из пуговиц моего жилета и продела цепочку в петлицу. Улыбнувшись мне в ответ, она бросила взгляд на футляр от часов.
– Ты не прочитал мою карточку, – сказала она.
– Извини, не заметил.
Снова открыв футляр, я увидел карточку, пришпиленную булавкой к низу крышки. Сняв ее, я прочитал написанные изящным почерком слова: «Любовь, моя услада».
Я вздрогнул – не сумел сдержаться. «Ее предсмертные слова», – пронзила меня мысль. Я попытался отогнать ее.
Элиза все-таки заметила мое выражение.
– Что случилось, любимый? – встревожилась она.
– Ничего.
Никогда я столь открыто не лгал.
– Случилось. – Она взяла мою руку в свою и требовательно посмотрела на меня. – Скажи мне, Ричард.
– Дело в этой строчке, – объяснил я. – Она меня тронула. – Я почувствовал, как в воздухе начинает расти напряжение. – Откуда эта строчка? – настаивал я. – Ты сама ее сочинила?
Она покачала головой, и я увидел, что она тоже борется с дурным предчувствием.
– Из гимна. Ты когда-нибудь слышал о Мэри Бейкер Эдди?[53]
«Что мне следует ответить?» – думал я. Еще не успев ничего решить, я услышал собственный голос, отвечающий:
– Нет. Кто она?
– Основательница новой религии, известной под названием «Христианская наука». Я однажды услышала этот гимн на службе. Она сама написала текст гимна.
«Я никогда не скажу тебе, что ты неправильно запомнила эти слова, – подумал я, – и никогда, никогда не скажу, какие слова за ними следуют».
– После службы я с ней встречалась, – продолжала она.
– Правда? – произнес я с удивлением в голосе, но поймал себя на этом.
Если я никогда не слыхал о миссис Эдди, то как могу выказывать удивление тем, что Элиза с ней встречалась?
– Это случилось около пяти лет назад. – Если она и заметила мой просчет (а я уверен, что это так), то предпочла этого не показывать. – В то время ей было семьдесят лет, и все же… если бы у меня был магнетизм этой женщины, Ричард, я могла бы стать величайшей актрисой в мире. Она обладала самой удивительной мистической силой, какую я встречала у женщины – или мужчины. Когда говорила, она словно околдовывала свою паству. Худощавая, не обладающая профессионально поставленным голосом – но эта непонятная сила, Ричард, эта энергия! Она меня буквально заворожила. Я не видела ничего, кроме этой хрупкой фигурки на возвышении. Все прочие звуки, кроме музыки ее голоса, проходили мимо меня.
Я чувствовал, что она сосредоточилась на этой теме, потому что все еще испытывала неловкость из-за моего поведения, и, желая положить этому конец, я обнял ее, привлекая к себе.
– Я люблю свои часы, – сказал я. – И люблю особу, подарившую их мне.
– Особа тебя тоже любит, – произнесла Элиза почти печально.
Но потом заставила себя улыбнуться.
– Ричард?
– Что?
– Ты не будешь обо мне ужасно думать, если…
Она замолчала.
– Если что?
Я не знал, чего ждать.
Она все не решалась, вид у нее был растерянный.
– Что, Элиза?
Я улыбнулся, но почувствовал легкий спазм в желудке.
Казалось, она собралась с духом.
– Я ослабла не только от любви, – сказала она.
Я все еще не понимал ее и напряженно ждал.
– Я приказала еще раньше принести сюда вина и еды – печенье, сыр, фрукты.
Она бросила взгляд в угол комнаты, и я заметил тележку с накрытыми блюдами на ней; из серебряного ведерка высовывалась бутылка вина – раньше я не обратил на это внимания. Я с облегчением засмеялся.
– Ты хочешь сказать, что голодна? – спросил я.
– Знаю, что это не романтично, – смущенно молвила она. – Правда, я всегда хочу есть после спектакля. А сейчас, когда внутреннее напряжение прошло, чувствую себя вдвойне проголодавшейся. Ты меня простишь?
Я притянул ее к себе, опять рассмеявшись.
– Ты извиняешься, и за что? – спросил я, целуя ее в щеку. – Ну, давай покормим тебя. Теперь, когда я об этом думаю, понимаю, что тоже сильно проголодался. Все эти прыжки и скачки нагнали хороший аппетит.
Она радостно улыбнулась и так сильно сжала меня в объятиях, что я поморщился.
– О, я люблю тебя! – воскликнула она. – И я так счастлива, что могла бы полететь! – Она осыпала мое лицо быстрыми поцелуями, потом отодвинулась. – Не желаете ли разделить со мной поздний ужин, дорогой мистер Кольер?