Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

Похоже, план Ивана нуждался в корректировке.

— Я не буду полностью обращаться, — решительно заявила я. — И иголку с кольцом лучше оставить здесь. Я подниму тебя в воздух таким образом, чтобы ты сумел добраться до пасти змея, а там видно будет.

Тут уж пришла очередь брату обозвать меня сумасшедшей и заявить, что он позволит мне так собой рисковать только через свой труп. Напугал, называется. В качестве последнего аргумента Иван попытался обратиться к Леве.

Надо сказать, что мой возлюбленный в дискуссии участия не принимал. Он сидел возле спинного плавника Щуки, погруженный то ли в какое-то сложное колдовство, то ли в глубокую медитацию. Во всяком случае, я явственно видела вокруг него характерное голубоватое свечение.

Наконец Лева поднялся, еще раз выслушал нас и ободряюще мне улыбнулся.

— План не так уж и плох, — кивнул он. — Только для его осуществления надо змея отвлечь.

Он показал странный музыкальный инструмент, похожий на древнегреческую кифару. Я могла поклясться, что Лева вытащил его прямо из спинного плавника нашей вещей помощницы. Невольно вспомнились руны «Калевалы»[32] и первое кантеле[33], которое Вяйнемейнен[34] сделал из челюсти подаренной морским богом Ахто волшебной щуки. Все-таки по отцу Лева происходил из мокшан, а они находились в родстве с народом Калевалы.

— Каюсь, Маш, — виновато глянул на меня Лева. — Не уделял я должного внимания струнным и клавишным, даже общее фортепиано сдавал всегда со скрипом. Но на змей, как вы знаете, дудка на самом деле не действует.

Мы с Иваном растерянно, если не сказать обалдело, следили за тем, как наш друг, взяв в руки свое кантеле или гусли, заводит под их аккомпанемент какой-то архаичный напев на незнакомом языке. Совсем не похожий на арию Садко, он отдаленно напоминал севернорусские былины, руны «Калевалы» и заклинания тувинских шаманов-горловиков[35].

Хотя новгородского гусляра прославила опера Римского-Корсакова, поморы и жители Олонецкой сказывали о нем неохотно, опасаясь вызвать гнев Хозяина Вод, которого герой обманул. Зато древнерусские волхвы, судя по резьбе на реконструированных Колчиным гуслях, совершая жертвоприношения, ублажали Велеса-Ящера гусельными перезвонами. Но какое все это имело отношение к Мировому Змею и его извечному поединку? По-видимому, Лева что-то об этом знал.

Поначалу чудовище не обращало на песню никакого внимания, продолжая вздымать вспененные волны и разворачивать кольца в попытке опрокинуть ладью следовавшего своим неизменным маршрутом Даждьбога-Солнце. Иван даже позволил себе скептически фыркнуть. Уж он-то знал, насколько слабый у рептилий слух. Но, видимо, заклинание действовало иначе.

В какой-то момент от Левиного колдовского напева в движениях Змея наступила перемена. Отливавшая серебром и похожая на пластины осинового лемеха чешуя перестала топорщиться от сокращения перекатывавшихся под кожей могучих мышц. Гигантская голова замерла над водой с раскрытой пастью, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Даже море почти успокоилось, словно застыв в оцепенении.

Лева, не прекращая петь, кивнул нам с братом. На его лбу вздулись жилы: горловое пение даже без двухголосия, которым мой возлюбленный все-таки не владел, требовало полной отдачи. На пальцах выступила кровь, хотя в отличие от балалаечников или гитаристов Лева не имел мозолей, чтобы их срывать.

Я обняла Ивана, расправила крылья и взлетела. Хотя расстояние, которое пришлось преодолеть, оказалось больше, чем я думала, сил мне хватило. Больше всего я опасалась, что внимание Змея привлечет сияние оперенья, и от этого колдовство рассеется. Но, видимо, сделанный из спинного плавника Щуки волшебный инструмент обладал какими-то особыми свойствами, да и Лева был далеко не так прост, а путешествие на мистический остров Буян обогатило его новым опытом, вселив уверенность в своих силах.

— Донесешь до головы, высадишь и сразу улетай, — инструктировал меня перед полетом Иван, как обычно, беспокоясь не за себя.

Я, конечно, слушаться его не собиралась, хотя высадить брата прямо на голову Змея из-за поднявшегося ветра, сносившего меня в сторону, все же не смогла. Приноровившись к колебаниям гигантской шеи, Иван разжал руки и спрыгнул сам с высоты не менее десятка метров, и его приземление сделало бы честь опытным бойцам ВДВ.

Впрочем, испытывать гордость за брата я собиралась потом, а пока в ужасе глядела, как он, цепляясь за чешую, ползет по морде зачарованного чудища и лезет к нему в разверстую пасть, демонстрируя не только навыки акробатики и альпинизма, но и завидную выдержку. Конечно, Иван имел немалый опыт в общении с разного рода пресмыкающимися и амфибиями, но даже Шестиглавый змей обладал куда более скромным размером. Хотя и проявил при поимке изрядную прыть.

Когда брат благополучно спустился на нижнюю челюсть, пробираясь между гигантских зубов, я даже испытала что-то вроде облегчения. По крайней мере снизился риск его падения в пучину или смерти среди колец. Хотя Змей в любой момент мог пробудиться, да и во рту у него оказалось ожидаемо сыро. Рука брата, цеплявшаяся за зубы, несколько раз соскальзывала, ноги не всегда могли найти опору на орошенных слюной деснах. Впрочем, Иван и не торопился.

— Давай же, Ванечка, давай, — изнывала я, готовая в любой момент подстраховать, временами поглядывая то на Леву, который продолжал удерживать чудовище в состоянии каталепсии, то в сторону медленно приближавшегося Солнца-Даждьбога.

В тот миг, когда Иван выдернул меч, по телу Змея прошла судорога. Колдовство распалось, море снова забурлило. Вернувший Щуке спинной плавник Лева и Тигрис вмертвую вцепились в ее чешую, сберегая иглу с перстнем и готовясь, если что, пережить погружение. Я ушла в глубокое пике, чудом подхватив Ивана, который успел выскочить из пасти за миг до того, как челюсти сомкнулись. Каким образом я поймала брата, не напоролась на меч, который он, конечно, не успел убрать в ножны, и дотянула до спасительной спины Щуки, я сказать не могла.

Змей бушевал, грозя устроить неплохое землетрясение, но его гнев продолжался недолго. Даждьбог-Солнце, снова придя к нам на выручку, пронзил его огненным копьем, и он опустился на морское дно до следующей ночи.

Глава 26. Поганый пляс Кощеева царства

Помню, в «Кольце Нибелунга» Вагнера Зигфрид, пока перековывал Нотунг, выдолбил мозг слушателя, взывая к мечу, да и глинкинский Руслан, выдержав бой с Головой, бурно радовался, обретя меч-кладенец. Возможно, если бы мой Иван умел попадать в ноты, еще у Калинова моста он бы как-то красиво выразил эмоции. Нынче ему едва доставало сил, чтобы, лежа на спине Щуки, хватать ртом воздух, продолжая судорожно сжимать рукоять и морщась от боли. На правом боку разливался здоровенный кровоподтек. Брат все-таки расшибся, когда приземлялся на голову Мирового Змея.

Я чувствовала себя не лучше. Моя рубаха на спине набухла кровью, а попытка дотянуться до аптечки закончилась обмороком. Лева смотрел виновато, но помочь не мог. Привалившись к спинному плавнику Щуки, он тоже тяжко переводил дух, тихо бормоча о том, что после горлового пения гобой покажется детской забавой. Тигрис тыкался мордочкой нам в лица, трогал мягкой лапкой, мурчал, утешая. Потом забрался к Ивану в рюкзак и вытащил оттуда последнюю бутылку минералки.

Трудно сказать: то ли у брата среди вещей осталась неучтенная емкость, заполненная живительной влагой из одолень-ключа, то ли магия Щуки любую воду превращала в целебную, но после нескольких глотков нам всем стало значительно лучше. Лева промыл раны на моей спине, а остатки, не забыв напоить Тигриса, приложил к гематоме Ивана, который уже проверял сохранность иглы и кольца.

— Да на месте они, на месте, — с улыбкой успокоил друга Лева. — Здесь Константину Щаславовичу до них не добраться.