Марина Дробкова - Маг моего сердца

Теперь мы или выйдем отсюда вдвоем или…

"Никаких "или", сеньора Баум, — сказала я себе. — Все рожают — и ты родишь".

Дора подстелила на кровать тряпицы, я улеглась сверху, а она поставила воду греться, приготовив ножницы и острый нож, которые прокалила на огне.

Дальше часы текли для меня то быстро, то медленно. Иногда боль, поднимаясь из глубин тела, сжимала меня в точку, заставляя увидеть бездну. Потом отпускало, и я, казалось, возносилась на вершину блаженства, где не чувствовала ничего.

— Потерпите сеньора, вы сильная. Вы молодец!

Я не сильная. Я обычная женщина — маг, креадор, какая разница, если магического способа родить ребенка не существует.

Дрова, до сих пор весело потрескивающие в огне, теперь издавали зловещий, неприятный звук.

Подкатывала тошнота. Хотелось… утонуть в той самой бездне, которая то и дело открывалась передо мной.

— Вы молодая, сеньора, у вас все должно быть хорошо!

Интересно, кого она успокаивает: меня или себя? По меркам здешнего мира я не такая уж молодая: двадцать девять лет! В этом возрасте многие тут уже могут задумываться о внуках.

После особенно долгой и болезненной схватки я откинулась на подушки, не в силах шевельнуться.

Дора тем временем привязала веревки к ножкам тяжелого дубового стола и, сделав петли на концах, дала мне в руки.

— Тяните, сеньора. И тужьтесь. Осталось недолго.

"Ты слышишь, Тина? Как ты там, доченька? Скоро мы увидимся"…

Вцепившись в петли веревок, я потянула — и конечно же сдвинула стол с места.

— Ох и силища у вас, сеньора, — покачала головой Дора. — Ну ничего. Авось нам хватит времени.

Время… Я нуждаюсь в нем с тех пор, как встретила тебя, Даймонд. Все слишком быстро. Быстро повстречались, мало были вместе, потом долгий провал, встреча, суд — и опять расставание… Как же мне не хватает тебя, любимый…

— Сеньора Бренна, давайте, ну! Еще чуть-чуть, тужьтесь! Тут головка.

Тина, какой ты будешь? Веселой, как он? Неуверенной в себе, как я? Красивой, яркой, умной, необыкновенной?

Тина, ну давай уже, что ли, нет больше моих сил…

Крик ребенка разорвал тишину.

— Вот она, лапочка. У вас девочка, сеньора!

Да я знаю…

Теплый комок Дора положила мне на живот, малютка тут же успокоилась, и я увидела два черных внимательных глаза. А затем — темные волосики, прямой носик, большой рот…

— Да ты же вылитый папочка, Тина, — не сдержала я улыбки.

А потом почувствовала, что меня неумолимо клонит в сон.

… За окном занималось утро.

Прошел ровно год с тех пор, как я покинула Мир-на-краю.

Самым горячим моим желанием было — спасти Даймонда. Сотворить мир, построить мост.

Вернуться к нему через время… Но теперь, спустя три месяца после рождения Тины, все перевернулось. Я не могла даже предположить, что материнство так изменит меня. И это вторая опасность, о которой предупреждал творец: мне не хотелось возвращаться. Вернее, мне совсем не хотелось рисковать жизнью ради того, чтобы, возможно, вернуться к Даймонду. Ведь в этом мире, вместе с дочерью, я могла жить до конца своих дней — столько, сколько отпущено человеку. Эта мысль пугала меня — и в то же время, не уходила. Что будет с Тиной, если я умру? Ее отдадут отцу.

Но будет ли ей хорошо с ним? Нужен ли Даймонду ребенок? Ведь он сам иногда казался мне младенцем. Он только и делал, что влипал в истории, а мне приходилось расхлебывать. Одной. Без него создавать мир, без него бороться с чумой, без него рожать. Теперь вот — без него строить мост. Или не дожить до этого и оставить Тину. Потребность в мужчине — защитнике, советчике, товарище — была так велика, его отсутствие вызывало такую обиду, что я день за днем оттягивала момент, чтобы обратиться к жителям с предложением — и узнать свою судьбу. Так продолжалось до тех пор, пока однажды вечером, в канун дня Всех святых — я как раз кормила Тину — Вечная свеча не затеплилась под моей рукой.

Огромных усилий стоило мне преодолеть себя и запалить фитиль.

Лицо Правого творца смотрело с экрана не то осуждающе, не то печально.

— Приветствую, Хранительница, — сдержанно поздоровался творец. — Как я понимаю, случилось то, чего я опасался: тебе хорошо и здесь.

— Вечер добрый, справедливейший! Я просто сейчас… Я кормлю ребенка и… Может быть, мы продолжим разговор чуть позже?

— Мы можем вернуться к нему позже, Бренна, или не возвращаться совсем, как пожелаешь. Я

просто пришел сказать тебе, что у Мира-на-краю осталось несколько минут. А у тебя — около суток.

Ты готова пожертвовать свободой Даймонда? Ты готова рискнуть? Что ты решила?

Мои руки опустились. Уснувшая Тина лежала у меня на коленях. А вот я, наоборот, проснулась.

Меньше суток. Несколько минут.

Я ничего не ответила творцу, лишь задула свечу.

— Дора! — позвала я.

Девушка явилась.

— Срочно найди гонца, чтобы доставить письмо к герцогу. Немедленно, Дора, слышишь? — я почти кричала. — И забери ребенка.

— Хорошо, сеньора, конечно, — испуганно откликнулась девушка, унося мое дитя.

Я села к столу и, обмакнув в чернильницу перо, принялась писать.

После того, как мы с Энрике бок о бок одолели чуму и отстроили город, его уважение ко мне усилилось, как и доверие. Есть немалая вероятность, что он сделает все быстро — и как надо. Что он поймет и поверит.

Я писала то, о чем герцог и так уже догадывался. Что я не просто умная женщина, своими советами до сих пор охраняющая покой города. Что я не просто разбираюсь в болезнях и странным образом смыслю в строительстве. Что я не просто оставленная жена, муж которой никак не вернется из чужих земель. Я сообщала о том, что я — маг, охраняющий этот мир, и что моему мужу — такому же магу — требуется срочная помощь.

А это невозможно без согласия всех жителей города. И еще — что от герцога требуется срочно построить эшафот.

Гонец уносил мое письмо, Тина сопела в кроватке, Дора притихла в углу за вышиванием, а я сидела, выпрямившись на стуле и сложив на коленях руки.

Третья подстерегающая меня опасность в том, что люди, населяющие мир, не всегда соглашаются на соединение с другим — ведь это небезопасно.

И тогда они попросту убивают Хранителя, а мир остается существовать самостоятельно.

Я знала это. Но я приняла решение. Отступать — поздно.

Мое последнее утро в мире-отражении выдалось сухим, холодным, но солнечным. Каким бы ни был исход — утро последнее в любом случае.

Моя дочь поела рано — и опять уснула. Она словно чувствовала, что не надо мешать.

Я помылась в лохани — Дора нагрела воды, — заплела косу и выбрала самое скромное из своих платьев — серое с белой шнуровкой. За окном облетали листья с деревьев, молочник прогромыхал тележкой, процокали копыта…