Хранительница его сокровищ (СИ) - Кальк Салма

— Это ваше частное мнение?

— Да. Лет-то немало, и пробовать доводилось разное.

Вот так. Пробовать доводилось разное. Уж наверное.

— Вы изменяли жене много и со вкусом?

Он усмехнулся.

— Знаете, мужем я был довольно приличным. Никаких интрижек с прислугой и подружками супруги себе не позволял. А вы смотрели на друзей вашего мужа?

— Знаете, нет. Не до того было. У меня-то прислуги никогда не было. Да и муж много лет был… довольно приличным. Он не сразу испортился. И вообще, зачем выходить замуж, если потом смотреть по сторонам?

— Это значит, вас можно взять в жёны, и вы не станете смотреть по сторонам? — подмигнул он.

— Если я на что-то добровольно подписываюсь, я потом это выполняю, — пожала она плечами. — Иначе зачем?

— И этим вы немало меня восхищаете, — серьёзно сказал он.

— Ваша жена смотрела по сторонам?

— Не знаю и знать не хочу. Когда я возвращался домой из очередного путешествия, она всегда была мне рада, и её дети — это и мои дети, у меня нет причин сомневаться. Она ведь тоже не спрашивала меня, как оно там, в плавании и в далёких краях.

— Она не путешествовала с вами?

— Женщине, даже супруге капитана, нечего делать на военном корабле. На торговом тоже, если он идёт так далеко, что по сути почти военный.

— Стойкая женщина была эта ваша жена. Подолгу без мужа, без какого-то определённого занятия — это ж выдержать надо.

— Вы думаете? — он удивился. — Но ведь все так живут. Опять же, с ней были наши дети. Мальчики — до определённого возраста, а дочь — до её смерти, Софии тогда только исполнилось шестнадцать. Если бы наша вторая дочь выжила, ей тоже сейчас было бы шестнадцать. Как вашей Тилечке. Я учил бы её магии, и ещё — как правильно выбирать поклонников. И гонял бы от неё бездельников и дураков. А потом нашёл бы ей хорошего мужа.

— Не бездельника и не дурака?

— Именно. И который был бы готов уважать мою дочь всю жизнь, даже если страсть остыла.

— У вашей Софии муж именно такой?

— Да. Не мог же я отдать её кому попало, — усмехнулся он. — Я получаю известия о её жизни достаточно часто — и от неё самой, и от других людей, близких к ней. Ничто не даёт мне повода заподозрить зятя в плохом к ней отношении. Впрочем, я его предупредил, что если у меня появится хоть малейшее подозрение — я церемониться не буду.

— И… что вы с ним сделаете?

— Убью, — спокойно пожал он плечами. — У него два наследника, мои внуки, оба маги, чудесные мальчишки. Его владения без присмотра не останутся.

— С вами лучше не ссориться, — улыбнулась она.

— А зачем со мной ссориться? Со мной надо дружить, — подмигнул он. — Это выгодно.

— Это ещё и очень приятно, — Лизавета отважилась посмотреть ему в глаза.

Он взял её руки и поднёс пальцы к губам.

Дверь гостиной распахнулась настежь, оттуда высунулись аж три головы. Уставились на них с любопытством. Джованни, Руджеро, Тилечка.

— А сказка будет? — спросил Руджеро самым умильным тоном, на какой был способен.

Да-да, сказка. И платье само себя не дошьёт.

Лизавета и Фалько разняли руки, улыбнулись друг другу и пошли в гостиную.

3.8 Лизавета узнаёт о возможности кражи со взломом

На следующее утро Лизавету снова никто не будил, и проснулась она уже хорошо так засветло. Воды умыться ей оставили с вечера, и можно было неспешно привести себя в порядок. Ладно, голову мыть уже завтра, завтра здешний Новый год. А пока — надеть прекрасное, любимое, незаменимое, единственное и прочая чёрное платье и хотя бы накраситься. Да-да, она начала вспоминать, что когда-то каждый день ходила на работу и перед тем красилась. Хотя бы ресницы, тени и выровнять тон лица. И блеск на губы, чтобы не сохли.

Вчера засиделись допоздна. В гостиной в этот раз никто не спал, и дружная компания никому не мешала. Сначала Лизавета и Тилечка шили, причём Тилечка додумалась применить к длинным муторным швам какие-то несложные магические действия, и иголка начинала очень быстро шуровать по ткани сама, нужно было только задать характеристики шва — как ложится нить, сколько нитей ткани отсчитать, в каком месте узора тесьмы делать прокол. В итоге вся тесьма, какую запасли, была пришита, а мальчишкам оставалось только смотреть на работу опытного мага, как с искренним уважением сказал Сокол. И добавил — это вам не огнём плеваться, что каждый умеет, это искусство. Случившийся тут же Галеотто, племянник Раньеро, проводивший им днём экскурсию, попробовал поспорить — мол, боевая магия — это важно, и всё такое. Сокол покивал — важно-то важно, но не всю же жизнь в боях, так и последний рассудок потерять можно. А потом на Галеотто зашикали и велели молчать, и не мешать госпоже Элизабетте рассказывать.

А рассказывала Лизавета странное — с эльфов и драконов её почему-то понесло на историю графа Монте-Кристо. Ну, раз она пересказывает любимые книги юности, то эту тоже надо рассказать. И вчера она как раз дошла до момента заключения Эдмона Дантеса в тюрьму, вызвав море сочувствия к герою в слушателях обоего полу и всякого возраста — к ним в процессе присоединился брат Василио, он как услышал про новую историю, так даже спать расхотел.

Лизавету во время рассказа подкармливали вкусным и постоянно наполняли бокал согретым вином. И, несмотря на непростой день, его завершение получилось ничего себе.

А с утра ей прямо захотелось пойти в гостиную и снова взяться за работу. Она любила шить, но давно уже ничего не шила ни себе, ни Насте, а были времена, когда только этим умением и выплывали. Тогда Лизавета перешила все мамины запасы тканей, а они лежали ещё с прошлого века и были соответствующего качества. По готовым выкройкам она шила что угодно, а сама кроить так и не научилась. Поэтому слава журналу «Бурда», оттуда всегда можно было что-то взять, и если не целиком, то как-нибудь смоделировать.

А теперь у неё есть готовый экзотический наряд, который нужно только украсить, и это просто песня. Столько удовольствия от мелкой работы руками ей давно не выпадало. И теперь вся тесьма пришита, буфы на плечи тоже пришиты, осталось только расшить всё, что успеется, жемчужным бисером и серебряными подвесками.

Лизавета помнила и о предполагаемых подарках. Замысел был простейшим — обшить куски батиста по краю кружевом, и вышить на них что-нибудь несложное, но характерное. На один платок она быстренько, пока никто не видит, перерисовала с синей сумки силуэт птицы. Если по контуру проложить двойной нитью основу, а потом обшить её тонким белым шёлком — получится хорошо.

На второй платок срисовывать было нечего, тогда она оглядела комнату и улицу за окном в поисках вдохновения. За окном летали — вот ведь! — как обычные голуби, так и мелкие зелёные попугаи. Наверное, им здесь не холодно. Птицы напомнили вчерашний день и росписи на стенах комнаты Лиса. Там часть непонятных людей бродила по прекрасному саду с деревьями, цветами и птичками-бабочками, и Лизавета по памяти нарисовала цветок и сидящую на нём бабочку. Это бы вышить в цвете гладью, конечно же, но на цвет нет времени. Хотя бы контур.

В дверь постучали, и она спешно спрятала платочки в карман. Надо будет сделать один себе, чтобы не вызывать подозрений.

За дверью оказался Сокол. И был он, судя по сопровождавшему его свежему духу, только что с улицы.

— Доброе утро, госпожа моя. Можно к вам?

— Конечно, — она пропустила его и закрыла дверь.

— Не боитесь за вашу репутацию? — подмигнул он.

— А вы можете ей как-то угрожать? Бросьте, какая ещё репутация! Это дома была репутация — мужняя жена и всё такое, а здесь-то что!

— Или вам и правда нет дела, или вы мне доверяете.

— А вам что больше нравится? — улыбнулась она.

— Второе, конечно.

— Значит, пусть так и будет. Опять же, вы не кажетесь мне человеком, которому нельзя доверить свою репутацию.

— Я рад вашему доброму мнению обо мне, — он поцеловал ей ладони обеих рук, по очереди, глядя в глаза.