Ева Фёллер - Волшебная гондола
Комната, в которой я находилась, показалась мне знакомой. С трудом я поднялась на ноги, крепко держась за перила. Осторожно ощупав больное место на голове, я не почувствовала открытой раны, только огромную шишку.
Я всматривалась в темноту и пыталась сконцентрироваться. Я уже была тут один раз! Вечером бала! Это был водный зал в доме Тревисана.
Меня не заперли, никто меня не остановил, когда я покидала водный зал через соседний проход. Спотыкаясь, с гудящей головой, я достигла какой-то площадки между этажами здания, где со мной столкнулась перепуганная служанка. Ее громкий крик привлек внимание слуги, который провожал меня ранее днем. С зажженной свечей он спешил на место и возник прямо передо мной.
Пораженно он осматривал меня сверху до низу, и я заметила, что это выглядело совсем по-другому, нежели доверительно.
Наконец, он узнал меня.
— Это вы!
— Мне нужно поговорить с мессером Тревисаном.
«Снова», — сказал его негодующий взгляд, но он удержался от негативных замечаний и только вежливо произнес:
— Мой господин был вызван по важному делу.
— Когда? — выпалила я.
— Вскоре после вашего ухода.
— Вы имеете в виду, что он пошел в темницу, чтобы там решить важное дело?
— Об этом мне не известно. Посыльный пришел с сообщением, после которого мой господин тут же ушел. Куда, я, к сожалению, не знаю, то же самое относительно того, когда он вернется.
«Альвизе», — оглушено подумала я. «Даже здесь он приложил свои грязные ручонки! Фальшивое известие, чтобы заманить Тревисана в западню.»
Только почему он оставил меня здесь?
Потому что он точно знал, что Тревисана не было здесь и в скором времени не появится. И потому что он считал веселым, позволить мне узнать об этом. Он соответствовал полностью своему извращенному чувству юмора. Определенно он сейчас смеялся где-нибудь в кулачок и представлял себе, как я, полная надежды, побежала из водного зала в дом и спросила Тревисана, только чтобы узнать, что не было никого, кто мог бы мне помочь. И как, в конце концов, я брела через город в ночи и ревела, потому что я не знала, как мне быть.
Именно это я в действительности и делала.
Пока я плелась в слезах, едва ли я могла еще думать. Мне нужно было успокоиться.
Поспать. Самое лучшее - пять сотен лет, минимум.
Хотя по дороге в Кастелло мне стало хуже в несколько раз, и я потерялась в темноте несколько раз, но каким-то образом у меня получилось добраться до цели. Два раза мне приходилось сторониться пьяных мужчин, которые искали продолжение развлечений. Вторые были очень настойчивыми и заработали удар в колено за чрезмерную назойливость.
Скорее мертвая, чем живая я добралась до домика монны Фаустины. Я еле достала ключи из сумки на ремне, так сильно тряслись пальцы. Внутри меня ждала монна
Фаустина с поднятой скалой, которую опустила после довольно продолжительного рассматривания.
— Это действительно Вы, — сказала она. — Вы выглядите ужасно. И грязные.
Если Вы хотите помыться....
— Завтра, — пробормотала я.
— Или, может быть, немного водки?
— Не сейчас.
Она казалась обиженной, что я пренебрегала ее сервисом.
— Минуточку, — сказала я, прежде чем она могла снова исчезнуть в своей спальне.
— У вас есть письменные принадлежности?
— Вы имеете в виду бумагу, чернила и перо?
Я кивнула, что очень плохо повлияло на мою больную голову.
— Сначала мне нужно замешать чернила и наточить перо. А бумага... Хм, максимум один-два листа, больше определенно не осталось. И еще немного пергамента, но который дороже, чем бумага. При этом держится гораздо дольше.
Все осталось от моего покойного мужа, Бог забрал его душу, — она наклонила голову на бок. — Вы должны знать, что они мне очень дороги. Я имею в виду письменные принадлежности. Вы же понимаете, что это очень ценные воспоминания!
Я поняла. На торг у меня не было сил. Я заплатила ей, сколько требовалось, и подождала, пока она везде искала письменные принадлежности.
Наконец, я поплелась к лестнице и, используя всю свою силу, забралась на чердак.
Наверху я опустилась на шаткое пристанище кровати и глубоко дышала, пока комната не перестала вращаться вокруг меня.
Самое время для подведения промежуточных итогов. Они оказались сокрушительными. Даже если я исключала, что я совсем одна застряла в прошлом.
Тревисан исчез.
Барт сидел в темнице.
А Кларисса была... Я не хотела об этом думать. Ей, в любом случае, не дали просто так уйти оттуда. Куда же они могли утащить ее?
То, что я сама была жива и свободно бегала вокруг, должно было иметь другие основания, кроме злорадства Альвизе, как мне между тем становилось ясно. Он преследовал тем самым определенные намерения, так как все, что он делал, было тщательно спланировано. Но что он планировал, оставалось по-прежнему в тени.
Моя голова слишком сильно болела, чтобы думать об этом.
«Завтра», — подумала я. «Самым ранним утром завтра я напишу сообщения. Одно для Матильды и Якопо, чтобы они знали, почему исчезла Кларисса. И одно для
Тревисана, чтобы предупредить его. Если он вообще снова появится.»
А третье я хотела написать на пергаменте. Это послание должно храниться долго.
Очень долго...
Почему, собственно? Раньше я знала. Но головная боль становилась сильнее, гораздо сильнее, чтобы я могла думать. Было ли у меня сотрясение мозга? Можно ли от этого умереть?
Дома я бы сейчас же обратилась в отделение неотложной помощи, к Иззи и
Мередит. А они проводили бы меня к Дереку Шерфельду, так как тот отвечал за черепно-мозговые травмы и был неврологом.
«МРТ и большую гемограмму», — слышала я сонорный голос доктора МакДреми.
Сейчас он бы сделал мне обезболивающий укол. Тогда моя голова снова бы прояснилась, и я могла бы написать третье сообщение.
Но лучше, вероятно, я должна сначала немного отдохнуть.
«Утром», — подумала я снова. — «Утром будет еще один день.»
Когда я проснулась, на меня светило солнце. Это были только несколько слабых лучей, которые прокладывали свой путь через небольшие дырки в обивке окна или неплотных досках крыши, но их хватало, чтобы погрузить комнату в рассеянный, пыльный свет.
Голова страшно гудела, когда я села. Шишка увеличилась до размера среднего томата, и не нужно было даже смотреть, и чувствовалась то же похоже, можно было предвидеть, что она ужасно болела.
Мучаясь, я поднялась из кровати и пошла в уборную. Манны Фаустины там не было, что было мне на руку, потому что я не была расположена к разговорам. На обратном пути наверх я взяла кусок хлеба и кружку с водой. Я посчитала, что та колоссальная цена, которую я заплатила за письменные принадлежности, должна была окупить это.
