Шальная магия. Здесь (СИ) - Анна Агатова
Погода стояла теплая и солнечная. А матушка готова была гулять часами: она любила цветы, и поэтому благоволила к этому парку. Здесь все напоминало ей тот садик, который она разбила у себя дома под окнами, и который остался далеко, и о судьбе которого волновалась не меньше, чем о судьбе дочери.
— У нас тоже есть такая роза! Помнишь, Алечка? — говорила она, радуясь, как ребенок, когда встречала знакомый сорт. — Только у нас куст совсем молодой, а тут уж несколько лет цветет. А вот такой у нас под оградой, только длинной полосой, а здесь отдельным кустом. Ай, как красиво! Надо и себе такое сделать, да, Алечка?
В этой благоухающей атмосфере вспоминался родной дом, людей было мало, а знакомых сегодня не встречалось вовсе, и на душе становилось всё спокойнее. А после чашки какао на открытой веранде небольшой кофейни жизнь вообще показалась прекрасным летним сном в цветущем саду.
Тем болезненнее было разочарование, когда она услышала знакомый голос:
— Добрый день, мадам. Добрый день, мадмуазель.
Она оборачивалась медленно, понимая, что хороший день закончен: аромат роз приобрел резкую горечь, от которой першило в горле, а тихий щебет птиц в кронах высоких деревьев показался зловещим.
— Добрый день, господин Фернон, — Альбина чуть присела, обозначая приветствие.
Откуда он взялся? Ведь всё было так хорошо! Он же не любит ходить пешком. Или Виктор ошибся? А может, злонамеренно соврал?! Да нет, не стоит во всем видеть подлость. Виктор, может, и слаб, может, и простоват, но не подлец.
— Здравствуйте, молодой человек. — Фекла Фроловна стушевалась под неприветливым взглядом черных глаз, а её рука на предплечье дочери дрогнула.
— Прекрасная погода, не правда ли?
Альбина не ответила. Хотелось сказать, что погода — гадость, а парк и вовсе не стоит внимания. Но это было бы совсем уже смешно.
Да и вся эта ситуация настолько походило на встречу с Виктором, только в каком-то чудовищном кошмаре, что у Альбины на миг отказали зрение и слух. В себя привела мысль, что, если Ольгерд завел светскую беседу, значит, простым приветствием и дальнейшей прогулкой каждого в свою сторону не обойдется. А если так, то он наговорит гадостей, и поутихшее было мерзкое ощущение разрастется и станет ещё гаже.
Матушка молчала, растерянно глядя по сторонам. Она снова стала той стареющей бестолковой женщиной, от которой помощи не дождешься, и от которой Альбина уже начала отвыкать. И это было плохо — надеяться на то, что в ней снова проснется та решительность, которая спасла их при сватовстве Виктора, не стоило.
Альбина тогда же, после ухода гостя, рассказала матушке о неприятном инциденте в полутемной гостиной чужого дома, смягчая краски настолько, насколько смогла, и о спасительной роли Виктора в той истории тоже упомянула. Матушка должна была это знать, должна! Так Альбине казалось тогда. Но сейчас она поняла, что лучше бы промолчала — Фёкла Фроловна была настолько напугана, что двух слов связать не могла.
Ах, как же Альбине это не нравилось!
И если она осталась одна, на помощь звать некого, значит, нельзя молчать, изображая из себя жертву, надо бороться.
— Погода хороша, — подтвердила девушка, как ей казалось, бодро, при этом прикладывая невероятные усилия, чтобы в голосе не сквозила обреченность, которую она испытывала остро, как боль от разбитой в детстве коленки.
— Мне кажется, ваша матушка устала, мадмуазель Альбина, — всё с той же кривоватой улыбкой проговорил Фернон. — Стоит позволить ей присесть.
И снова его черный взгляд вгрызался в неё, делая движения неловкими, заставляя дышать чаще и тяжелее, с трудом проглатывать комок в горле. Обе — и Альбина, и матушка — послушно шли за Ферноном к кованной скамейке под аркой оранжевых бутонов.
— Прошу вас! — Жест Фернона, с которым он помогал Фекле Фроловне, был исполнен изящества и вежливости, но почему-то Альбине все равно казалось, что и насмешки, издевки — тоже.
Когда матушка уселась на лавку, Альбину резанул её испуганный взгляд, в котором виделся отчаянная попытка удержать дочь рядом. Альбина, подчиняясь этому немому зову, сделала движение, чтобы рядом с матерью, но Фернон будто невзначай удержал её.
— Хотел сказать вам, что вы не по годам мудры, мадмуазель. — Ольгерд сделал пару шагов в сторону. Ровно столько, чтобы матушка не расслышала тихих слов.
Альбина, прекрасно поняла это и громко сглотнула.
— И из чего же вы сделали такой вывод?
Девушка не могла заставить себя называть его по имени. И фразы сами выстраивались так, чтобы случайно не произнести этих неприятных звуков.
— Вы отказали Виктору Халави.
И улыбнулся. Может, со стороны это выглядело вежливой или даже милой улыбкой красивого мужчины, вот только Альбина увидела превосходство и насмешку.
— С чего вы это взяли? — Альбина подняла глаза на собеседника, очень-очень надеясь, что взгляд её не выражает ничего, кроме удивления.
Фернон шевельнул бровью, будто стряхивал что-то.
— Он сам мне сказал, — И улыбнулся шире. Шире, но все так же криво.
Альбина опять сглотнула, и только потом проговорила:
— Прямо так и сказал: отказала?
Чуть отклонилась и глянула на матушку из-за широкого плеча Ольгерда. Та сидела на самом краешке скамейки, будто готовилась встать, и с тревогой смотрела на дочь. Она выглядела испуганной, но готовой подняться на ноги, но с места не двигалась. И это хорошо — Альбина и сама не знала, что делать, а если ещё матушка что-нибудь предпримет…
— Не-ет, — лениво проговорил Ольгерд, растягивая губы в настоящей широкой улыбке, и если искренность кого и украшала, то его сделала ещё страшнее. — Сказал, что вы плохо себя чувствуете. А ведь могли бы сказать хотя бы, что подумаете.
И подмигнул.
Альбина протолкнула загустевшую слюну в горло, глядя мужчине в переносицу. В этой схватке взглядов она проигрывала, но все равно держалась.
— Одобряю, мад-му-а-зель. — Ольгерд проговорил последнее слово по слогам, и в этом почудилась издёвка. — Приятно. Мне очень приятно.
Альбина ещё раз взглянула на Феклу Фроловну. Та как раз с кряхтением поднималась со скамейки.
— Я вижу, матушка устала сидеть. Мы пойдем. Всего доброго, господин Фернон.
И коротко кивнув, обошла высокую фигуру мужчины, улыбнулась матери и предложила ей руку, чтобы та оперлась.
— Алечка,
