Яна Розова - Я — МОЛОТ ПРОТИВ ВЕДЬМ
— Спасите... — прошептала девочка. — Там Федя маму хочет сжечь.
— Она живая? — спросил Седов.
— Да.
Маринка обессиленно повалилась на заднем сидении, где сидел один из оперативников и милицейские «Жигули» на полной скорости рванули в гору.
Не успел водитель затормозить, как Паша выскочил из машины.
— Уберите ребенка! — крикнул он и, не оглядываясь, побежал к церкви.
Пожарные и «скорая» должны были прибыть с минуты на минуту, но ждать было нельзя. Церковь споро горела. Паша рванулся внутрь. Там полыхало, гудело пламя. Трещало, рушилось, обваливалось все вокруг. От дыма было нечем дышать. Паша закрыл лицо, выставив вперед локоть и попытался углубиться внутрь.
Его везение заключалось лишь в том, что деревянный купол церкви, под которым был разведен костер, держался на каменных колоннах. Огонь добрался до верхушки в самую последнюю очередь. К прибытию Седова опоры купола еще не сгорели, и он не обрушился на столб, к которому была привязана Света. Зато в восточной части церкви раздался треск, и балка перекрытия, сыпя искрами вокруг, упала на пол. Кто-то вскрикнул там, в глубине.
Паша подумал было, что это голос Светы, и постарался скорее добраться туда. Тут он разглядел в дыму столб, а обходя его, заметил силуэт привязанной женщины. Он сделал еще только шаг и понял, что черное, все в волдырях, лицо с обгоревшими волосами принадлежит Свете. Платье на ней сгорело, тело было покрыто копотью, сажей, волдырями и кровью. Ноги уже обуглились. Вокруг догорал хворост, а она была без сознания.
В ужасе Седов рванулся к ней, раскидал костер, кашляя, задыхаясь, чувствуя, что может и сам не дотянуть, стал рвать путы. Он обжигался, но не чувствовал этого. Боялся видеть ее изуродованную кожу, обгоревшее тело. Седов уже и сам не знал, хотел ли, чтобы она осталась жива.
Стиснув зубы, Павел принял на руки безвольно повалившееся, горячее, страшно пахнущее горелым мясом тело. Потом стал продвигаться наружу. Он сам был сильно обожжен, но, еле сохраняя сознание, упорно продвигался вперед. Оглушенный болью и горем, Седов не услышал позади себя дикого крика. Он вывалился из пламени на землю. Товарищи, не рискнувшие пойти за ним, отнесли его и Свету к машине.
Черная икона над головой Федора, запертого в алтарной части рухнувшей балкой, загорелась и сорвалась со ржавого гвоздя вниз. Одежда вспыхнула на нем, он окончательно очнулся от своего состояния блаженной отрешенности и, объятый ужасом и огнем, рванулся к выходу.
На некоторое время Паша потерял сознание, поэтому не увидел как из Ада, следом за ним, выскочил живой факел. Оперативники замерли, потом, кто-то бросился к мечущемуся горящему человеку, надеясь повалить его и сбить пламя. Однако горящий непроизвольно не подпускал к себе, резко меняя направления своего смертного пути. Потом он упал.
Света прожила после пожара еще пять часов. Она почти не могла дышать — копоть покрыла ее носоглотку и гортань. Дым, поваливший от костра вверх, вскоре лишил ее сознания, и почти все оставшееся время до появления Павла она ничего не чувствовала. Очнулась, когда оказалась на воздухе, и следующие часы, до появления медиков, Света невыразимо страдала, не имея возможности даже кричать. Потом ее обкололи болеутоляющими и антишоковыми препаратами, и она уснула.
Теперь она лежала в больничной палате. Седов не отходил от тела любимой ни на секунду. Он мучился предчувствием неотвратимой смерти Светы. Он видел, что она уже не поправится, что нет таких докторов и лекарств, нет такой магии в мире, чтобы ее спасти. Врачи сказали, что она жива только потому, что не обгорели затылок, спина, руки, ягодицы и верхняя часть бедер, то есть те части ее тела, которые были привязаны к сыроватому толстому бревну, не успевшему разгореться за время пожара. Но жить ей осталось немного, шансов нет. Ее не стали оперировать, только облегчали страдания и ждали неизбежного.
Седов считал, что виноват во всем. Он проглядел поджигателя, он шел на поводу у своих эмоций, он не думал, а только пребывал в эйфории. Он страдал и сострадал. В эти часы Павел тоже хотел смерти.
Сейчас, пребывая в прострации, он вспоминал, как грубая реальность настигла его в пустой квартире Фирсовых. Будто тяжелый молот упал Павлу на голову. Он очнулся от иллюзии обратимости процессов и контроля над временем и ситуацией.
Тогда он понял, что счет идет на минуты. Конечно, Федор повез Свету в то место, где пытал и убивал ее подруг. По-видимому, Маринка понадобилась ему только для приманки. Седов позвонил своему приятелю, обещавшему посмотреть присланные маньяком кадры и определить место преступления. Приятель не подвел и выдал пять возможных вариантов. В этот момент подключились бывшие коллеги Седова. Они разъехались проверять предположительные места преступлений. Именно тогда надо было выезжать к безымянной церкви и Света осталась бы жить! Но Павел был уверен, что Федор с сестрой и племянницей находятся в пыточной камере маньяка. Он думал, что преступник поступит по алгоритму.
На поиск ушло полтора часа. Только четвертый адрес дал необходимый результат. На недостроенном заводе за городом было обнаружено подвальное помещение с орудиями пыток и следами совершенных здесь убийств. Паша быстро определил, что последний раз сюда приходили не меньше месяца назад.
Через полчаса Седов был на дороге, ведущей в Остюковку. Но было уже слишком поздно.
Света ненадолго очнулась. Она не могла говорить, но и не чувствовала боли. Ей только стало пронзительно ясно, что сейчас, именно сейчас, придет смерть. В первую минуту осознания она испугалась, как пугается всякое живое существо своего перехода в неживое. Но потом инстинкт подсказал ей, что ее тело уже не сможет восстановиться. И если даже жизнь останется в теле, то это будет хуже смерти. Она приняла неизбежное.
Попыталась последний раз увидеть свет, но слизистая глаз была воспалена от дыма и слезилась, размывая все вокруг. Тем не менее, она различила рядом с собой склоненную рыжую голову. Ей стало чуть легче, не так одиноко умирать. Она с облегчением закрыла глаза, пожалев только, что не может сказать что-нибудь утешительное единственному человеку в мире, который любил ее по-настоящему. Подумала о дочери, попрощалась с ней, успокаивая себя мыслью, что на будущем Маринки, о котором так переживала, ее смерть не отразится. Отпустила от себя жизнь, ее заботы, тревоги, ощущения, вкусы и запахи.
О Феде она не вспомнила, будто и не было никогда Злого Ангела. Перед лицом смерти он стал чем-то неважным, давно прощенным, далеким и пустым, как высушенный морской конек.
А за минуту до умирания волшебная машина времени по имени память отправила Свету в один счастливый вечер десять лет назад. Последний вечер пятерых.
