Меч Тамерлана - Евгения Витальевна Кретова
Родители собирались в больницу и, то и дело сталкиваясь в тесном коридоре, подшучивали друг над другом и смеялись. Милана выскользнула во двор, подошла к бочке. Трава и собранная земля выгорели, почернели. А на поверхности, словно зерна, в ярких солнечных лучах блестели золотые крупинки.
Глава 24
Вода живая и мертвая
Они стояли на мосту. Слева – Морок, справа – Морок. Под ними – горящая вода.
Место, в котором смыкаются не только прошлое и будущее, не только мертвые и живые и их судьбы, но и прошлое и будущее всех миров.
Это место называется Настоящее.
Крошечный миг на острие меча.
Мгновение, застывшее в смоле, словно бабочка.
Две сестры. Прошлое и Будущее. Недоля и Доля. Две стороны одной медали, две нити одной судьбы.
Похожие, словно две капли воды. Разные, словно рожденные в разные эпохи.
Стояли, обнявшись, и молчали.
Недоля отстранилась первой.
– Я так рада, что у тебя все получилось.
– У нас. Без тебя бы я не справилась.
Гореслава качнула головой:
– Хорошо, что мы нашлись.
– Теперь мы всегда будем вместе.
Гореслава опять качнула головой.
– Нет, я не о том. Я не могла уйти, не попрощавшись с тобой. И не отдав тебе то, что должна.
Катя шмыгнула носом, растерла кулаком слезы по щекам, оставив грязные разводы.
– … Ты хочешь уйти?
Гореслава вытащила из-за ворота закрепленный на шнурке пузырек с черной жидкостью. Она не была однородной, скорее напоминая песок.
– Возьми, – сняв с шеи, вложила в Катину ладонь.
– Что это?
– Все беды мира, конечно, – Гореслава улыбнулась.
Катя упрямо качнула головой:
– Так не должно быть, я найду способ, чтоб ты жила… И сама несла свою магию.
– Нет… Я ведь уже поняла, что умерла. Меня уже нет. Но это неважно, потому что есть ты. Всякий раз, когда ты будешь отворачиваться от человека, от него будет отворачиваться Удача. То есть я и моя магия вступим в права. И баланс сохранится. Мы потому и нужны были Темновиту – любая из нас, – что магия у нас с тобой одна. И сила одна на двоих. И кровь. Будущее только разное…
Помолчав, она напомнила:
– Не забудь вернуть меч в ножны, пока он не захотел новой крови!
Катя очнулась: меч все еще был с ней, стоял, прислоненный к основанию моста.
– Гореслава! – она протянула руки, чтобы обнять сестру.
Та привлекла ее к себе, поцеловала в щеку. Прижала сильно, до хруста в суставах, а отпуская, прошептала:
– Не забудь пузырек вылить в одну из чаш в Храме Доли… Остальное сделает наша магия.
– Гореслава, неужели нет никакой возможности остаться? Я готова снова стать твоим сосудом…
Недоля покачала головой:
– Нам всем надо уходить, чтобы возвращаться снова.
– Так ты вернешься?
– Когда у тебя появится дочь, знай: она будет нести все несчастья на свете… Ты еще с ней намучаешься, обещаю!
И она засмеялась, совсем как смеялась Катя, и сама удивилась своему смеху – и той легкости, которая появлялась вместе с ним.
Отвернувшись от Кати и махнув ей рукой, Гореслава направилась на другой берег.
Ее силуэт окутался дымкой и растворился во мраке. Но в глубине его – Катя видела это совершенно отчетливо – продолжала гореть яркая звезда, все сильнее разрастаясь и освещая сумрачный мир усопших.
Катя застыла. Огненная вода у разных берегов текла в разные стороны. Катя вспомнила, как однажды Данияр сказал ей, что мир усопших – это зеркальная копия мира живых. А в зеркале всё наоборот.
Сунув оставленную Гореславой склянку за пазуху, Катя схватила один из кувшинов, надетых вверх дном на колья ограды у моста.
Перебежав по мосту на тот берег, на который ушла сестра, зачерпнула в него воды. «Мертвая вода исцелит все раны, живая вода оживит», – так говорили сказки.
Она вернулась на свой берег, взяла еще один кувшин и зачерпнула воды с этого берега.
Собралась возвращаться. Меч тускло поблескивал рядом, отражая в глубине серебристого лезвия огненные всполохи от реки.
«Тебя надо вернуть владельцу», – вспомнила Катя.
Поставив кувшины с мертвой и живой водой на землю, она подняла меч.
– Я знаю, что с тобой делать.
Катя развернулась и направилась той дорогой, которой недавно ее вела Гореслава, чтобы показать свое укрытие.
Прошла внутрь гробницы.
Может, оттого меч и принес столько войн, что хотел вернуться к своей законной владелице?
Катя смотрела на величественную статую царицы Тамары, на каменный меч, который та сжимала в руках.
Все верно. Меч должен быть возвращен в ножны. И принадлежит он вовсе не Тамерлану. Катя уперлась ногами в каменные плиты, сдвинула мраморную крышку саркофага, расширив щель до такого размера, чтобы в нее прошел клинок.
Она подняла холодный меч, ставший тяжелым и неудобным, краем рубашки вытерла с него пыль. Заметила несколько свежих сколов – следы недавней битвы. И положила его внутрь, на гроб царицы.
Когда поправляла крышку саркофага, обратила внимание, что каменный меч в руках изваяния изменился. На нем появились точно такие же сколы, как на мече, что Катя поместила внутрь саркофага.
– Покойся с миром, – попрощалась она с ним, как с живым. – Прощай.
Она стремительно вышла из гробницы, завалила вход в нее валунами и замела носком кроссовка примятую пыль, чтобы скрыть собственные следы.
Вернувшись к реке, подхватив кувшины с живой и мертвой водой, она стянула с плеч плащ Данияра и снова оказалась на уступе.
У ее ног, словно обугленная статуя, лежал Берендей – не дышал, не говорил, будто обращенный в камень. Девушка склонилась над ним.
Что за магия перед ней, она не знала, но чутье подсказывало, чтó нужно делать. Достав из-за пазухи флакончик со всеми бедами мира, оставленный Гореславой, она приоткрыла его и поднесла к губам Берендея:
– Беды мира, принимайте к себе еще одну сестру, имя которой – гибель безвременная.
Она ни на что не надеялась. Но, заметив, как с губ Берендея слетела черная змейка и заползла в склянку, быстро ее захлопнула. С Берендея чешуей спадала угольно-черная копоть, словно корка, а лицо приобретало привычный цвет, волосы снова стали золотисто-рыжими. Открыв глаза, парень настороженно огляделся – на небо, на ущелье, посмотрел на Катю:
– Я все пропустил, да? – Он порывисто сел, брезгливо стряхивая с ладоней остатки черной пыли.
– Я надеюсь, ты мне поможешь спасти остальных, – Катя перевела взгляд на Ярославу.
Та лежала неподалеку, все еще без чувств. Ее голову поддерживала Ильяса, беспомощно озиралась по сторонам и плакала. Губы шептали молитвы, но даже они не действовали
