Проклятие черного единорога. Часть первая - Евгения Преображенская
— Разумеется, — кивнула девушка. — Что-то необычное от меня потребуется?
— Ничего, — ответил эльф. — Только музицировать и убивать. Всё, как и обычно…
Обычно Джиа не исследовала жизни, которые отнимала. Она не интересовалась историей своих жертв, их личностями, семейным и социальным положением. Обычно она чуяла их «вонь», и этого ей было достаточно. Она убивала, не испытывая ни гнева, ни жалости. Однако сегодня всё изменилось. Этим вечером она предвкушала и жаждала развязки событий. И мысль об убийстве доставляла ей почти физическое удовольствие.
— Как и обычно, — повторила Джиа, хищно усмехнувшись.
Уже не впервые она ступала по этой сцене, но, как и в самый первый раз, её сердце отчаянно билось. Ей до сих пор не верилось, что всё это происходило наяву, а не в мечтах. За короткий срок её жизнь изменилась до неузнаваемости. Как будто однажды вечером, лёжа на дорогих и чужих простынях, она закрыла глаза, а открыв, оказалась на сцене величайшего театра столицы!
Первое выступление Орфа провалила с позором. Слишком велик был её страх. А потом к ней подошёл он — прекрасный, словно само солнце, Его Святейшество Верховный жрец. И после общения с ним Орфа вдруг поверила в свою силу. Сначала она сама, а затем покровитель, музыканты и зрители…
И теперь целый оркестр из скрипок, свирелей, барабанов и множества других инструментов, сотни глаз очарованных зрителей замерли в ожидании знака — её знака.
Она взмахнула широкими рукавами, рассыпая по полу нежные розовые лепестки, спрятанные до поры в складках ткани. Звонко отозвались золотые браслеты на её запястьях. Зрители охнули, а воздух дрогнул от стона скрипки.
Смуглая Орфа с белой розой в волосах, облачённая в белоснежное платье, сделала шаг навстречу публике, вдруг вся изогнулась, словно лебедь, повела руками… и закружилась. Она воспарила над сценой.
Её крылья-рукава и подол развевались пеной тонкого кружева. Блестящие кудри рассыпались в воздухе чёрной волной. Движения Орфы становились всё круче и быстрее, но танцевала она так плавно, что ни один розовый лепесток не дрогнул под её босыми стопами.
Она кружилась под звуки музыки, снова и снова отдаваясь танцу и чувству радости, растворяясь в мелодии полностью и без остатка, забывая обо всём на свете.
Горбун Фро не успел занять своего места до начала концерта. Он так и остался стоять позади амфитеатра, как заколдованный, открыв рот и не в силах отвести глаз от дивного зрелища или хотя бы пошевелиться. В руках он сжимал букет белых роз. И в этот миг его сердце расцветало, словно сотни бутонов раскрывались навстречу солнцу.
Он, рождённый в тёмном подвале, не знавший милости большей, чем та, что дарили ему его повелители, даже не мог себе и представить, как нечто подобное можно было чувствовать к кому-то из людей.
По щекам горбуна скатилась слеза. Фро смахнул её и удивился. Он плакал лишь два раза в жизни. И в первый раз это случилось в далёком детстве, когда пропала его чёрная кошка. Та кошка, несомненно, любила его сильнее, чем кто бы то ни было из людей, составлявших его угрюмый маленький мир.
И вот теперь красивая молодая танцовщица вновь призвала к его глазам слёзы. Своим дивным образом она пробудила в нём чувства, угрожая его тёмному, но уютному миру ослепительным светом.
Мелодия то разгоралась, то затихала. Музыка проливалась безмятежно и плавно, подобно горячему мёду. Но вдруг струны рвались под немилостивым касанием тонких пальцев, и инструмент звучал уже на самой грани возможностей. В такт музыке извивалась и кружилась в танце стройная танцовщица. В свете оранжевых ламп складки чёрного шёлка и рыжие кудри пылали огнём.
Немыслимо, какие движения были доступны гибкому телу эльфа. Казалось, его члены движутся все одновременно, а суставы позволяют своему обладателю даже противоестественное. Его танец пленял и завораживал, словно танец кобры.
Донас`ен уже не был ни мужчиной, ни женщиной, он не был ни эльфом, ни каким-либо другим существом. Каждое его движение — каждый жест, взмах, выпад были чистой концентрированной силой, жаждой, страстью. И каждая душа, вовлечённая в колдовскую игру, уже не могла не подчиниться её правилам, добровольно отдаваясь на сладострастное закланье в нежные руки наёмника.
Прикрыв глаза, вслушиваясь и растворяясь лишь в своей мелодии, Леи-Джиа перебирала струны инструмента. Она, словно сквозь пелену, наблюдала странный эльфийский танец. Маски они сняли — никто из присутствующих не считал нужным скрывать личность. И теперь девушка могла рассмотреть лица восседавших вокруг танцора седовласых длиннобородых старцев в белых одеяниях.
Их улыбки даже сквозь гримасу вожделения демонстрировали превосходство. Их глаза источали силу. А их души были столь омерзительны, что никакие телесно искажённые экспонаты музея не смогли бы с ними сравниться.
Летодор не ожидал увидеть нечто особенное, скорее это была дань знакомству. Ему уже доводилось наблюдать танец Орфы под аккомпанемент и песни Джиа. И в тот момент гораздо большее впечатление произвёл на него насыщенный, словно магический голос наёмницы. Орфа же просто хорошо владела своим телом и не более того.
Однако то, что ведьмак увидел сегодня, заставило его сердце замереть от восторга. На сцену вышла отнюдь не та бродячая танцовщица Орфа, но некая дивной красоты и прелести женщина — гордая и блистательная царица. И во славу этой красоты зал наполнял сладкий аромат роз, которые держали в руках пришедшие на её выступление зрители.
Летодора охватил трепет. Он вдруг пожалел о том, что сам он так и не позаботился о цветах. Такая женщина, как Орфа, заслуживала самых лучших цветов и украшений. Мужчине захотелось преподнести ей все богатства мира, совершать подвиги во славу и превозносить её дивный образ.
Эта страстная красота, сила и пластика её танца потрясали. Окутанное белоснежной пеной платья, её стройное тело манило прикоснуться к себе, нежные руки завлекали в объятья, длинные чёрные кудри сияли колдовской силой. У мужчины перехватило дыхание.
Но вот музыка стала затихать, и движения Орфы сделались медленными. Она подняла голову, всматриваясь в зал, и встретилась взглядом с Летодором. Её тёмные глаза на миг вспыхнули и погасли, а на губах мелькнула
