Проданная Истинная. Месть по-драконьи (СИ) - Белова Екатерина
Нельзя спускать с рук, подсказала интуиция. Надо дать отпор.
Не отводя глаз от нахальной служки, взяла пустой магический шар, оставленный на столе кем-то из горничных, и мягко выдохнула струйку огня в стекло. Шар тут же вспыхнул, засиял, легко взмыв вверх. В комнате сразу же стало светлее.
Я бросила короткий взгляд в окно и увидела, что давно стемнело, а весь мой день ушел на бестолковые наряды.
— Уже поздно, — сказала примирительно швейке.
Та выглядела уже не такой активной, побледнела, глаза опустила.
— Конечно, вейра. Завтра в десятом часу утра будет удобно подойти?
Кивнула и с тоской подумала, что таких драдер будет вереница целая. Отбивать замучаюсь. Еще замуж не вышла, а уже развода хочу.
Пока горничные помогали мне облачиться в домашнее платье, швейки ушли, а стол сервировали к позднему чаепитию, уставив его всеми видами печений, пирожных и… ломтиков мяса и рыбы.
Анвар запомнил, что я равнодушна к сладкому. От этой мысли словно обожгло в груди. Мне редко делали приятное. Впрочем, кого я обманываю. Никто и никогда не делал для меня таких милых вещей, не запоминал мои вкусы и не интересовался моей жизнью.
Мама терпеливо молчала и ждала, когда горничные нас оставят, и только потом поднялась и крепко обняла.
— Я этот месяц, как в аду жила, — сказала тихо. — Бертель рассказывала о твоем заключении, но нас не пустили на территорию Академии. Приехала сразу, как до меня дошли вести о твоем освобождении. Герцог прислал за мной карету.
Мама выглядела уже не так плохо, как в нашу последнюю встречу. Еще бледная и похудевшая, но с несгибаемой волей в глазах.
— Не нужно было, — заморожено улыбнулась. — Навещу вас, когда сумею выбраться.
Мама схватила меня за руку, прижала мою ладонь к щеке, но я аккуратно высвободилась. От душной детской любви к родителям во мне не осталось ни тени. Ну просто пустая бутыль из-под выпитого вина.
Налила крепкого чаю и придвинула к маме трехъярусную конфетницу, усыпанную пирожными и бисквитами всех мастей. Как они все это едят? От одного взгляда живот слипается. Себе я стащила ломтик ветчины, уложенный розочкой на крошечный хлебец.
— У тебя ведь скоро свадьба? Хорошо, что я успела с подарком.
Она улыбнулась, но глаза остались серьезными.
Развод с отцом здорово по ней ударил. Сделал ее бледнее, угрюмее и неожиданно моложе. Сквозь облик замотанной делами семьи и пьянством мужа матроны приступили черты юной волевой девочки.
— Ты пережила предательство папы? — спросила неожиданно даже для себя.
Мама с незнакомой лисьей грацией утянула сразу пару пирожных и усмехнулась.
— Некогда стало переживать.
Шахту она поехала смотреть лично. Продала кольцо и браслет, а взамен купила дорожный плащ и время одного симпатичного вея с повозкой. Ехать туда было восемь дней и семь ночей, а поскольку ночи были холодные, а вей молодым и симпатичным, она решила большинство своих психологических проблем. В отличие от мужа, вей оказался смешливым и ласковым, как котенок. И денег с нее не взял. Считай, две недели с ней за так промотался.
Но не поехать было нельзя. Хочешь делать бизнес — поручи драдеру, хочешь делать хороший, качественный бизнес — делай сама. А она сама всегда делала. Уж такой ее вырастили.
Драконья чуйка — единственный семейный дар в их захудалом рыцарстве переходил ввысь по семейной вертикали. Каждому по капле. Но на ней, видно, схема сломалась. Весь дар, какой был в поколении, перешел ей одной. Как увидела шахту, так и поняла, как та ни богата, а надо вглубь разрабатывать.
Ее юный вей оказался не простым работягой, а из неожиданно богатой семьи, жившей починкой сложных артефактов. Он не глядя вложил треть состояния в разработку, и не прогадал.
— Там работ и не требовалось почти — едва копнули вбок, как нашли первые залежи номара! Ты понимаешь?! Мы богаты! Ты богата!
Мама схватила меня за обе руки. Глаза у нее горели радостью и немного печалью.
— Так что за герцога будешь выходить не как безродная вея, а как богатая наследница!
Номар был магической рудой, из которой ковали драконьи доспехи, и ценился выше золота. Семь к одному, если быть математически точным. Похоже, моя мама могла делать золото буквально из воздуха.
Я очень хотела порадоваться вместе с матерью, но, кажется, со мной что-то уже давно было не так. Я не чувствовала ее радости, своей боли, герцогской ревности и любви. Понимала каждое из этих чувств, но моего сердца они уже не достигали. Я бы испугалась. С радостью бы испугалась, но… не смогла.
— Давай будет «мы богаты», — сказала дружелюбно.
Простить маму сейчас было неизмеримо легче, чем месяц назад. Кажется, ей нужно мое прощение. А мне все равно. Не жалко.
— Могу продолжать вести твои дела, как управляющая, — неуверенно предложила мама.
Помолчала, а потом вдруг заговорилась, захлебываясь, словно решилась на что-то:
— Никогда не умела ладить с детьми. Дом есть, наряды есть, репутация есть, а если чего-то нет, то заработаю и будет. Знаю, что ни тебе, ни Лале, ни Итану, я не стала хорошей матерью, а если бы стала, нам было бы негде жить.
Откровенность маме давалась тяжело, и я успокаивающе похлопала ее по руке. Утешать меня никто не научил, да и поздно уже.
С трудом выпроводив мать, я несколько секунд стояла спиной в дверь. После быстрым шагом добралась до зеркала, рывком развернув его к гирлянде огней, и всмотрелась в отражение.
Бледность, которую с натяжкой можно было причислить к аристократической, почти достоверная улыбка, только в глазах притаилась пустота.
32. Ожерелье из заклятий
Дни катились со скоростью бусин, прыснувших с разорванного ожерелья. По мрачному, полному таинственной древней силы Гнезду заполошно носились веи и драдеры, и даже дракониры предпочитали ускорять шаг. Беспрестанно что-то варилось, пеклось, от смешанных ароматов было не скрыться даже в саду, а банкетную залу уже украсили цветочными гирляндами. Шились шторы, скатерти, платья, шали, шатры, лились реки вина и меда, со всех концов Сопределье съезжались мастера. Артефактники дневали и ночевали в замке.
Сутки у меня делились на три части. Всякая суета с примерками и гостями, потом лаборатория до ночи и сама ночь. И лучшей частью моей жизни оказалась вовсе не лаборатория.
Ночью полумертвый от усталости возвращался Анвар, клал мне на колени растрепанную голову, и смотрел искоса вертикальным звериным зрачком. А я гладила золотые пряди и ничего не чувствовала.
Так не должно было быть. Чувства отмирали. Одно за другим. Первой ушла любовь, это я еще помнила, а следом исчезли радость, печаль, сочувствие. Радость от верно составленной настойки, идеально подобранного аромата, теплого вара, поблескивающего в котле. Прохладный утренний ветерок на коже, первый солнечный луч, случайная улыбка от маленького разносчика-вея, вкус кофе, блеск дорогих камней на платье.
Осталось только плотская, такая откровенно земная страсть, в которой я горела заживо ночами. Словно все мое существо скучковалось вокруг последнего свечного огонька, чадившего из последних сил.
Может, поэтому я так отчаянно держалась за Анвара?
— Измучила меня, — сказал он однажды. — И себя измучила. Ты борешься с истинностью, как будто ее можно победить. Но ты сдашься. Сдашься непременно…
Он походил на одержимого. Целовал до боли, сжимал в руках так крепко, что в глазах мутнело от приятной муки. Кажется, нам нравилось чуть сильнее допустимого. Нам — это мне и моей драконице.
— Раз мучишься, не приходи, — сказала кокетливо, не забывая подставляться под поцелуи.
Слова отдавали легкой фальшью. А мне ведь нравилось немного кокетничать с драконами, чуть-чуть провоцировать для поднятия тонуса. А теперь я и этого не могла делать искренне.
Может на мне заклятье?
Несколько секунд я всерьез подумывала признаться Анвару, что ничего не чувствую и потребовать помощи в поиске заклятья. Потом представила, как он его ищет. До утра. Хотя я уже давно осмотренная с головы до ног не по одному разу.
