Luide - Любовь до гроба
Шеранн с видимым раздражением прислушивался к этой высоконаучной беседе, но царивший вокруг гомон и шум все время ему мешали. К тому же его постоянно отвлекали то настырная Гюли, то баро…
Мимоходом госпожа Чернова заметила, что не только ей не по нраву поведение юной обольстительницы — чуть поодаль, в тени дуба, стоял молодой рома, который не принимал участия в общем веселье, лишь мрачно наблюдал за каждым шагом девушки.
Наконец он, видимо, на что-то решился: приблизился к Гюли, схватил за локоть и выпалил что-то резкое, неразличимое в окружающем шуме.
Та вскипела, раздраженно ответила… А потом будто одумалась — что-то негромко сказала, глядя прямо в лицо юноши, улыбнулась…
Он несколько мгновений всматривался в ее глаза, потом молча потянул за собою, прочь от костра.
София вздохнула с облегчением, тут же себя выругала за это и вновь вернулась к разговору с соседом.
— Позвольте задать личный вопрос? — вдруг решилась она. Глаза мирового судьи блеснули, он кивнул, и госпожа Чернова справилась: — Вы представили господина Шеранна как своего друга, но держитесь друг с другом так холодно, без малейшей приязни. Отчего так?
В действительности она желала побольше разузнать о драконе.
Мужчина внимательно посмотрел на молодую женщину, видимо, догадываясь о подоплеке вопроса, и нехотя ответил:
— Он скорее мой компаньон, хотя у нас вполне приятельские отношения. Точнее, были до недавних пор.
Молодая женщина покраснела, осознав, что именно она была причиной распри.
— Но какие дела могут быть у вас с драконами, — поспешила уточнить София, и так же торопливо спохватилась: — Ох, простите! Я не должна об этом спрашивать!
— Почему же? Я вам отвечу. Видите ли, дети стихии мало интересуются техническим прогрессом, но даже среди них иногда бывают исключения. Шеранн рассказывал, что с детства грезил морем, оно неодолимо влекло его… Но огню не по пути с водой, это слишком разные стихии. Мальчишкой он все дни проводил на берегу, хотя не мог даже искупаться — стоило ему войти в воду, как та начинала кипеть вокруг. Свободная стихия не приемлет пламени и испаряется, выталкивая дракона вместе с паром. Любопытно, что такой феномен не распространяется на жидкость в ванне или в стакане, к примеру, хотя и в этом случае она ощутимо нагревается… Однажды Шеранну в голову пришла гениальная мысль использовать эту силу для судоходства, и много лет спустя он сумел воплотить эту идею. Для этого ему потребовалась помощь людей, и он окольными путями договорился обо всем со мной. На моей верфи построили первый пароход, воплощение его мечты…
Госпожа Чернова молчала, завороженная рассказом. Действительно, Шеранн беззаветно любил море, это проскальзывало в каждой ноте сочиненной им музыки…
— Я понимаю, что такое заветная мечта… Всегда мечтала увидеть Муспельхейм, — вдруг тихо призналась София. — В детстве я лежала ночами без сна, накрывшись с головой одеялом, и представляла себя то юнгой на бриге корсара, то отважной первооткрывательницей затерянного в песках города… Думаю, если бы мама узнала о моих мечтах, меня ждала бы изрядная порка, — усмехнулась она, — но я таскала книги из папиной библиотеки и пряталась в парке, чтобы тайком читать о приключениях и открытиях…
Она замолчала, задумчиво глядя на огонь.
— А что было потом? — не сдержал любопытства господин Рельский.
— Потом? — она оторвалась от созерцания пламени и взглянула на него. — Потом я выросла и забыла детские мечты, ведь женщины не вольны искать приключений или хотя бы учиться тому, что им интересно. Рукоделие, искусство, дом и дети — вот наш удел.
Господин Рельский поспешил сменить тему, услыхав в ее тоне отблеск старой горечи напополам со смирением. Далее он повествовал о нововведении — ярком газовом освещении улиц, и своих мечтах устроить подобное новшество в Бивхейме, а София внимала его рассказу, пусть и не столь охотно, как беседе о драконе.
В этом занимательном разговоре минуло около часа.
Госпожа Чернова постепенно расслабилась, более не обращая внимания на дракона, и действительно увлеклась беседой. Она слушала увлекательные рассказы джентльмена, наслаждалась недолгими каникулами. Было так чудесно ненадолго вырваться из привычного мирка, узнать нечто новое…
Она вспомнила слова дракона. Действительно, иногда ее тяготили привычные узы, и сбросить их ненадолго было весьма приятно. Но еще более молодую женщину грела мысль о скором возвращении домой. Приключения хороши, когда их можно прервать в любой момент, вернувшись к родному очагу…
София улыбнулась мировому судье, намереваясь попросить отвезти ее в Чернов-парк, но ее вдруг пронзила острая боль, и, не в силах сдержаться, она громко вскрикнула и прижала руки к животу.
— Госпожа Чернова, что с вами?
Бледный Ярослав склонился над нею, но она смогла только простонать:
— Больно…
Глава 25
София с трудом понимала, что творится вокруг. Боль поглощала ее целиком, не давала ни минуты роздыха, будто забавляясь, не позволяла к себе приноровиться — как любопытная кошка, попеременно трогала коготком и вонзала зубы в слабую плоть.
Молодая женщина почти ничего не осознавала, лишь краем разума заметила, что песни оборвались, веселье мгновенно утихло — рома столпились вокруг нее. Господин Рельский уложил ее на землю, подстелив собственный редингот, а Шеранн держал за руку, напряженно всматриваясь в лицо, покрытое испариной, и тихонько шептал что-то утешающее.
Побледневший мировой судья несколько минут простоял молча, глядя на эту трогательную сцену, потом отвернулся и твердо скомандовал:
— Кликните шувихани! Сдается мне, это не обычное несварение…
Баро лишь склонил темноволосую голову, и по его небрежному знаку двое рома кинулись к повозке Шаниты, но та уже спешила к ним, будто что-то предугадав.
Лицо старой гадалки было землистым, черты заострились.
Придерживая свои подранные юбки и звякающие амулеты, она почти бегом бросилась к госпоже Черновой, упала на колени и стала сбивчиво расспрашивать о признаках хвори, торопливо осматривая болящую.
Затем шувихани замолчала, уставившись в одну точку и слегка раскачиваясь.
— Что с нею? — наконец нетерпеливо спросил господин Рельский.
— Она больна… — пробормотала старуха потерянно.
— Это и без того понятно!
Казалось, господин Рельский готов схватить шувихани за грудки и трясти, пока та не поведает, в чем дело. Он стоял рядом, напружившись и сжав кулаки, и от взгляда на его сердитое лицо делалось страшно.
