Дар взаймы - Маргарита Ардо
* * *
К счастью, большую часть пути обратно в гостиницу мы молчали. Ранди со своей смешной сумкой через плечо, сшитой из кусочков меха и кожи, озиралась по сторонам и была явно смущена моим мрачным молчанием. А я усиленно думал. В том числе о вдове Гольден, которая исчезла в деревне, но не появилась здесь.
Уже на входе в гостиницу я спросил Ранди:
– Вы часто болеете?
– Нет, – удивлённо ответила она. – Я не болею никогда, просто сплю подолгу, прям даже встать не могу, если уж слишком промёрзну, но это редко бывает. Потом как высплюсь, вскочу на ноги и живу дальше.
– Прекрасная особенность.
– Да, дядя говорит, что на хэндарскую грязь даже микробы не липнут… – пробормотала она со смущённым вздохом.
– Дурак ваш дядя! Грязь не бывает такой чистой, хотя… – Я задумался. – Возможно, в чём-то он прав. Всё дело в том, что вы хэндар!
– Я же не совсем…
– По большей части, – буркнул я. – И не отказывайтесь. Похоже, это спасло вам жизнь!
Сонный швейцар встрепенулся и распахнул перед нами двери в гостиницу. Мы поднялись на второй этаж. Ранди спросила об Агнес.
– Она в своём номере. Если хотите зайти…
Подойдя к апартаментам Агнес, я застыл. Впервые в жизни я не знал, что делать. И что сказать. Мучительный холод сковал все жилы. И вдруг я заметил, что дверь приоткрыта. Что-то блеснуло в свете коридорных ламп в крошечной щели. Почувствовав неладное, я осторожно толкнул дверь и увидел сотни хрустальных осколков на паркете, основание вазы, перевёрнутый стул. А на ковре у канапе, где мы сидели, пятна крови. Я вбежал внутрь и крикнул не своим голосом:
– Агнес!
Комната была пуста.
Глава 33
Агнес
Ненавижу его! Ненавижу! Ненавижу! И не прощу никогда!
Вслед за канделябром я швырнула в дверь стул. Но он улетел в сторону и угодил в подставку высокой интерьерной вазы, та пошатнулась. Жалостливый хрустальный звон, миллион осколков по паркету. Залп фейерверков за окном и снова тишина. Невыносимая, как боль внутри. Как перестать его любить?..
За три года не удалось задавить то, что я к нему чувствую, и это тогда, когда я знала, что у меня нет шансов. Я их даже не искала. А теперь, когда показалось, что счастье – вот оно, близко…
Это невыносимо! Нет, я не могу так больше!
Я закрыла лицо руками. Тишь в пустой комнате была звонкой, как лезвие, – хоть зажимай уши! И вдруг в хаос эмоций прорвалось тщательно вытесненное чувство – стыд перед Ранди. Я заглушала его весь день, но в наступившей тишине нельзя было не расслышать собственный внутренний голос: «Ты и её предала, а она тебя искренне полюбила. Поверила, а ты…». Хотелось свалить всё на её гнусного братца, но не вышло. Самой себе врать труднее.
И это меня добило. Ноги стали ватными, ломкими, я медленно сползла на пол.
Ранди тоже меня не простит. И Алви. Я так люблю его… Но мне его не вернуть… Я и не стану. У меня есть достоинство, меня не в выгребной яме нашли, чтобы так позволять с собой обращаться.
«Достоинство, – вякнул противный внутренний голос, – ещё скажи: благородство! Ты больше никто для него».
По моим щекам градом покатились слёзы. В бессилии я откинулась на ковёр и почувствовала, что умираю. Только что был его смех, нежность в глазах и тепло рук, он сказал о свадьбе, о том, что готов ждать… Одно мгновение, и не осталось ничего.
Я – словно эта ваза, разбитая на тысячи кусочков. Их выметут слуги. Меня отчислят из академии, лишат магии и выставят на улицу. Отец больше не пустит меня домой, да я и не хочу туда: быть извечно порицаемой и виноватой, не оправдавшей… Представилось злорадство в глазах сестриц. Нет, к чёрту их всех! Домой, униженная, я не вернусь. И Алви вышвырнул меня из своей жизни, даже не раздумывая! Ему хватило минуты на решение…
Я скорчилась на ковре, как в агонии. Слёзы полились из глаз сильнее, застилая комнату мокрым туманом. Не знаю, как долго я так лежала и плакала. Отчаяние пожирало меня целиком.
Увидев рядом осколок хрусталя, я потянулась к нему. Резкая боль. Из ладони хлынула кровь, заляпывая платье и ковёр. Это отрезвило меня немного. Чисто на рефлексе я подскочила. Ещё плохо соображая, всё же догадалась зажать платком рану. Тот мигом набух красным, и капли полились на пол. Я смотрела на багряное пятно на паркете опухшими глазами и думала:
«Может, вот оно? Так и надо?»
Остатки здравого смысла вытолкали меня в ванную и заставили затянуть взрезанную ладонь полотенцем. Странно, боль в руке облегчила боль другую. В голове вместо сбивчивой каши из «люблю», «не могу» и «ненавижу» появились другие мысли.
Я смотрела на себя в зеркало, заплаканную, с припухшими глазами и поняла, что больше не хочу бороться. Не хочу хитрых планов и высоких планок, не хочу делать вид и не могу притворяться. Я бы завидовала Ранди, если бы она не была так озабочена братом, какой-то её светлой прозрачности. Алви всегда смотрел на Ранди с отеческой мягкостью, и, наверное, ей бы простил даже такое. А «вселенское зло», каким бы милым он его ни назвал, так и останется для него злом.
– Что бы я ни делала, да, Алви? – спросила я вслух.
Голос прозвучал сипло и странно, словно не мой вовсе. Но я продолжила бормотать:
– «Лишить магии» – с таким же лёгким сердцем ты мог бы меня казнить. И не жалеть о моём теле в десволте. Да и что жалеть? Тебе не жаль меня на самом деле, и любовь твоя – не любовь. Ты просто сыграл в благородство, чтобы показать мне, что ты не такой, да, Алви? Наверняка теперь ждёшь от меня чего-нибудь из серии тёмного колдовства? Глупости и мести?
В душе стало больно, потому что не надо было быть менталистом, чтобы догадаться: именно так он обо мне и думает. И раньше думал, с пометкой на полях под знаком «любопытно».
– Я не хочу больше играть с тобой, Алви. И подыгрывать не стану…
И хотя над зеркалом была всего лишь хрустальная лампа, я подняла глаза и сказала:
– Боже, я сдаюсь. Я ничего не знаю. Не знаю, куда идти и что делать… Всё, что я придумываю, к чему стремлюсь, заканчивается плохо. Так что зачем?.. Я сдаюсь. Пусть будет, что будет.
И тут с совершенной ясностью я осознала то, что стою будто на краю пропасти. Нет шага обратно – к спокойствию и безопасности. Потому что позади тоже пропасть. Любой сценарий плох, как и любой шаг. Мне нечего больше терять, так что я… совершенно свободна.
Даже это тело, у которого сейчас так болела рука, тоже скоро выпьет проклятие. Значит, бояться в моём случае – какая-то иррациональная глупость. И мне стало легко.
Единственное, что зудело помимо порезанной ладони, – мысль о Ранди. Она не заслужила обмана.
* * *
Я села за стол в гостиной, подкрутила лампу, чтобы горела ярче, и взяла лист бумаги из стопки с изящной, инкрустированной по краям подставки. Нашлось рядом и самопишущее перо. Я закрыла глаза, собираясь с мыслями, затем написала:
«Дорогая Ранди! Если сможешь, прости меня. Живи счастливо и поверь в свои силы. Ты замечательная. Совершая то, что я совершила, я не хотела навредить тебе. Это всё, что я хочу сказать. Прощай».
Кривясь от боли в ладони, я запечатала конверт, положить который также постарались хозяева гостиницы. Подписала его. А потом взялась писать то, чего Алви от меня точно не ожидал:
«Уважаемый господин дознаватель, господа судьи! Я, Агнес Ковальски, уроженка королевства Арванш, дворянка, двадцати одного года от роду. Менталист. Заявляю о том, что находясь в здравом уме и твёрдой памяти, по собственной воле подчинила сознание Стаэля Свеборга. Имея корыстную цель спасти Алварина Маритана Вагнера и заставить уехать дознавателя Гектора Муза из замка после «раскрытия» преступления с буквами, я вынудила Стаэля
