Скиталец - Тиффани Робертс

— Ты думаешь, это из-за этого? Серьезно? Я была в ужасе за тебя!

— Какая у тебя должна быть причина ужасаться за меня?

— Я знаю, ты называешь это дезактивацией, а не смертью, но… ты выглядишь так, будто был чертовски близок к этому. Может, ты и крепче меня, но тебя все равно может взорвать.

— Это повреждение в основном поверхностное. Я… переносил и худшее, — он опустил взгляд, выражение его лица было нейтральным. — Могло быть хуже. Тебе не нужно лить слезы из-за меня. Я здесь. Я сказал тебе, что вернусь, и вот я здесь.

Ее глаза все равно горели.

— Но ты мог и не вернуться, — сердито сказала она и бросилась к нему, обхватив руками его торс. Он пошатнулся, но она держала крепко. Не обращая внимания на запах, она сосредоточилась на его твердости, его жаре.



Поскольку большая часть его кожи исчезла, способность Ронина регистрировать прикосновения была ограничена — необработанными данными, немногим превышающими базовые показания давления и расчетную температуру. Несмотря на это, объятия Лары были теплыми и сильными. Это был жест не страха или неуверенности, а облегчения. Она обняла его так, словно у нее, возможно, никогда не будет другого шанса, словно она никогда не собиралась его отпускать, и она была права, говоря, что он мог никогда не вернуться.

Как он мог быть настолько слеп к тому, через что заставил ее пройти, когда оставил ее вот так?

— Нам не стоит думать о том, что могло бы быть, — сказал он, с большой осторожностью обнимая ее. Без более точных датчиков в его коже было слишком много шансов на ошибку. Небольшое превышение его силы могло раздробить ей кости. — Это случилось, и это все, что у нас есть.

— Ты должен передо мной извиниться.

— Мне жаль, что я ушел.

— Нет. За то, что думаешь, что для меня важно, как ты выглядишь.

Ее слова вихрем пронеслись через его процессоры, оседая глубоко в памяти, пока он размышлял над их значением. Его внешность действительно имела для нее значение, но не в том смысле, в каком он думал; ей было все равно, бот он или человек, только то, что он был… самим собой. Она действительно заботилась о его благополучии.

— Похож на дерьмо прямо сейчас, верно? — сказал он, не в состоянии сформулировать свои более сложные мысли.

— Это еще мягко сказано, — она усмехнулась.

— Прости. Теперь ты извинишься передо мной?

— Мне не за что извиняться, — когда он открыл рот, чтобы ответить, она перебила его. — Я промахнулась. И ты мог бы просто позвать меня по имени и избежать всего этого, вместо того чтобы пугать меня до чертиков.

— Дерьмо. Довольно универсальное слово… Мне жаль, Лара Брукс. Это не входило в мои намерения.

— Я знаю, — она отстранилась и оглядела его, веселье исчезло с ее лица. — Чем я могу помочь?

— Почти ничем. Клиника — единственное место, где можно исправить все повреждения. Ты можешь помочь извлечь часть осколков и удалить поврежденную кожу. По крайней мере, тогда мы сможем обменять часть этого на металлолом и получить от этого небольшую прибыль.

— Это отвратительно.

— Я — нечто большее, чем сумма моих частей, — сказал он, и она наклонила голову. Еще одна цепочка мыслей, которую он не смог адекватно объяснить. — Это практично. Если их удалят в клинике, они, скорее всего, оставят материал для повторного использования, не предлагая компенсации.

Он разжал объятия и оперся рукой о перила, чтобы удержаться на ногах. С помощью своего единственного оптического прицела он посмотрел на второй этаж. Ему придется обращаться с этим точно так же, как с лестницей в том подвале: медленно, ступенька за ступенькой.

— Я переложил инструменты в рюкзак. Отнеси их наверх. Встретимся там.

— Хорошо.

Ронин ждал, пока она поднимется первой, прикидывая предстоящий путь. Его восхождение было медленным, но ритмичным — скрип перил, стон шагов, глухой стук поврежденной ноги. Снова и снова, пока он, наконец, не достиг вершины, спустя одну минуту и двадцать две секунды.

Он шел к своей спальне, опустив голову, и смотрел на металлические поверхности своей груди и живота, на обугленную одежду и оплавленную кожу. В настоящее время Ронин мало походил на человека, но она обняла его и проявила заботу о его состоянии. В ту первую ночь она не сделала бы того же.

Они оба так сильно изменились за такое короткое время.

Когда он вошел в комнату, Лара разложила инструменты на сундуке. Некоторые из них были испачканы сажей или опалены, рукоятки искорежены от жара пламени.

— Ложись и скажи мне, что делать.

Он подошел к кровати, волоча правую ногу, несмотря на все усилия. Постельное белье было смято, одеяла отброшены в сторону. Спала ли она здесь, когда он вернулся домой?

Пружины заскрипели, когда он сел, и это напомнило множество звуков, которые издавала кровать во время более приятных занятий. Он без труда поднял левую ногу. Лара лишь на мгновение позволила ему повозиться с правой, прежде чем схватила его за лодыжку и помогла поднять ее.

— Ложись на спину, — она прижала ладони к его груди и опустила его вниз, на матрас.

— Тебе нужно вытащить осколки. Используй плоскогубцы.

Лара подошла к комоду, выбрала плоскогубцы и вернулась к кровати. Закусив нижнюю губу, она посмотрела на Ронина. Не говоря ни слова, она забралась на него сверху, перекинув ногу через его бедра, чтобы оседлать его живот, повернувшись к нему спиной. Подол ее рубашки скользнул вверх по бедрам, обнаженная кожа согрелась от его оболочки.

Она оглянулась через плечо.

— Так что… просто вытащить их? Тебе это не повредит, верно? Больше не причинит вреда?

— Со мной все будет в порядке, — сказал он. — Просто достань все, до чего сможешь дотянуться, — ее тепло пульсировало у него в штанах, и ее положение… Он сосредоточил свое внимание на точках повреждения. Это не был сексуальный акт, она просто помогала в первом шаге к восстановлению его оболочки.

Отвернувшись, она пробормотала что-то себе под нос.

— Хорошо, я справлюсь, — она наклонилась вперед и разорвала его брюки на колене. Когда она просунула плоскогубцы в отверстие, боли не было, только давление и звук металла, скребущего по металлу.

— Так, хорошо, — она поерзала на нем, и, если бы у него была кожа… — Думаю, я справилась.

Лара откинулась назад, и внутренние сенсоры Ронина зарегистрировали силу, с которой она воздействовала на осколок в его колене. По его ноге пробежала электрическая