Любимая, останься - Ольга Обская
Генрих еще пуще пришпорил коня. Когда поравнялся с лошадью, на которой скакали Марта и Бадди, заметил в ее глазах слезы. Ему захотелось немедленно пересадить ее к себе в седло, узнать, что случилось, успокоить. Сколько она натерпелась. Но Бадди запротестовал.
– Она поедет со мной, – прикрикнул грозно, будто имел на нее права.
– Нам нужно поговорить, – возмутился Генрих.
– Не все сразу, – ехидно крякнул Бадди. Новый образ ничуть не поспособствовал изменению его вредного характера. – Она поедет со мной, – повторил он, – а по приезде в замок ей нужен сытный обед, а потом крепкий долгий сон. Все разговоры – потом.
Генриху ничего не стоило заставить Бадди попридержать свою язвительность. Но он не стал. Этот прохвост дорог Марте – трудно не заметить. А Генриху не хотелось расстраивать ее, затеяв перепалку с Бадди. Тем более в его словах было разумное зерно. Марта действительно нуждается в отдыхе. Только в план Бадди Генрих добавил бы еще один пункт – ванну для Марты. Ему приятно было представлять, как Марта расстанется с безразмерной серой хламидой (откуда она у нее?) и опуститься в горячую воду с благовониями, от которой идет пар. Смоет с себя усталость, дорожную пыль... и этот странный грим на лице... Тоже навеняка проделки Бадди?
Генрих смирился – не стал настаивать, чтобы Марта ехала с ним в седле. Просто держал своего скакуна рядом со скакуном, которым управлял Бадди. Ему и этого было достаточно. Счастье уже то, что Марта добровольно едет в его замок. Генрих знал – это не означает, что он прощен. Если не сможет убедить ее в своих чувствах, она все равно сбежит. Марта уже показала, что никогда не будет рядом с тем, кому не доверяет. Но он очень постарается.
Настырно скачущий рядом Генрих подействовал на Марту странным образом – ей стало спокойно. Настолько спокойно, что она умудрилась задремать. Хотя ничего удивительного. Сколько она уже не спала?
Проснулась, когда отряд въезжал в ворота замка. В голове промелькнула мысль – наконец-то дома. А потом пришло изумление, откуда такие чувства, будто вернулась после долгого изнуряющего путешествия домой? До сих пор под словом «дом» она подразумевала земной мир.
Первым делом по прибытию в замок Генрих всех слуг поставил на уши. Они ужасно суетились, чтобы угодить Марте. Мигом приготовили ванну и чистое белье. Какое это было блаженство опуститься в горячую воду, отмокнуть, отдохнуть, прийти в себя. После ванны в ход пошел план Бадди – сытный обед и сон.
Марта проспала, наверно, целые сутки. Проснулась такой бодрой и свежей – будто только что родилась. С огромным удовольствием умяла внушительный завтрак, который ей принесли прямо в комнату. Под конец трапезы появился Ламмерт. Марта безумно обрадовалась. Как же она по нему скучала! Он обследовал ее, заверил, что с малышом все в порядке, а потом они разговаривали обо всем на свете не меньше часа.
Как только он ушел, слуги решили, что Марте пора подавать второй завтрак – фрукты и сладости. И вот этот второй завтрак стал последней каплей – в смысле Марта догадалась, что и Ламмерт, и новые наряды, которые она сегодня обнаружила в шкафу, и усиленное питание – это все уловки Генриха, цель которого задобрить Марту и показать, как ей здесь в замке может быть хорошо, какая здесь идеальная жизнь. Запрещенный прием, между прочим. Но это оказались цветочки. Настоящий запрещенный прием ждал Марту впереди.
Генрих появился следующим – сразу после фруктов. Такой свежий, бодрый, красивый, виноватый. Марта знала, что им предстоит непростой разговор. И у нее был боевой настрой. Если Генрих думает, что уже прощен по той причине, что впечатляюще помахал мечом – сильно ошибается. Она обязательно припомнит ему и то, как он прикинулся спасителем, когда на самом деле был виновником ее бед, и то, как он хитрил, чтобы вернуть ее во дворец – вез в путах, не признавался, что они были близки.
– Ты смотришь так, будто хочешь убить, – он улыбнулся. Осторожно. Боится Марту? И правильно делает.
– Хочу, – кивнула она.
– Тогда не здесь. Идем, – он подошел и взял за руку.
Горячая сильная ладонь – приятно. Эй, Марта, не терять бдительность! Не млеть от прикосновений! Еще чего не хватало.
– Идем, – строго сказала она.
Сказала-то строго. Но на самом деле вся строгость переродилась в любопытство.
Он вывел в коридор.
– Куда мы?
– В самую светлую комнату замка.
Вот тут уже, наверное, она должна была догадаться. Но Марта не догадалась.
Она поняла, о какой комнате речь, только когда Генрих завел ее туда.
Просторная. Залитая ласковым светом, пробивающимся сквозь тончайшие шелковые занавески. Стены драпированы бархатом теплых тонов. Пол устлан мягким ковром. А посредине... сердце остановилось... колыбель...
– Я подумал, нашему дитя нужна самая светлая комната замка.
Марта замерла на пороге. Смотрела на колыбельку, и грудь щемило от нежности. Кто-то вложил в работу столько тепла. Резное дерево, украшено узорами, над колыбелью полог из шелков и кружев. Малышу будет там уютно. В воображении вспыхнула картина – маленький кроха в колыбельке, а рядом Генрих, склонившийся над ним. И у обоих глаза цвета неба.
Это был запрещенный прием, но сработало. Генрих и не думал, что его так проберет от ее эмоций. Она смотрела на колыбель с нежностью и трепетом и была бесконечно прекрасна. Отец как-то говорил Генриху: нет ничего красивее, чем любимая женщина, которая ждет твоего дитя. Теперь Генрих понимал, насколько отец был прав.
Они сели рядом с колыбелью, и он начал говорить. Хотел рассказать все, как есть, от начала до конца. Он не знал, простит ли, но точно поверит его словам. В этом особом месте разве можно солгать?
Генрих рассказал, с чего все началось. Как он тосковал, когда потерял отца. Лайма сыграла на его чувствах. Он не заметил подвоха. Он понял, что Марту подставили, только когда увидел ее. Он никогда бы не стал играть ее судьбой.
Он говорил горячо. Говорил о своих чувствах. Мужчинам трудно это делать – их учат быть воинами, а не поэтами. Но сейчас Генрих жалел, что не поэт. Он бы обязательно посвятил Марте поэму. Длинную и убийственно красивую, чтобы уж наверняка.
Она слушала его серьезно. Слишком серьезно. Он боялся, что это плохой знак. Он собирался закончить свой рассказ словами, что жалеет о том, что пытался удержать
