Неоновые Боги (ЛП) - Роберт Кэти

Вместо этого я усиливаю хватку.

— Если это двойная сде..

— Что ты будешь делать, Персефона? Убьешь меня? — Гермес издает невеселый

смешок. — Можешь попробовать.

Это отражает то, что Аид сказал ранее. Что Зевс попытается захватить меня и сокрушить нижний город. Первая часть этого не имеет значения из-за моих действий. Именно последнего я и пытаюсь избежать. Черт возьми, Гермес права. Я просила об этом. Я не могу угрожать и вставать в позу, потому что все происходит не совсем так, как я ожидала.

Даже зная это, требуется больше контроля, чем я ожидаю, чтобы отлепить пальцы от ее кожи и откинуться на спинку стула.

— Мне нужно, чтобы он пережил это. — Я не хотела этого говорить. Они могут

заботиться об Аиде, но они мне не друзья. Я не могу им доверять.

Гермес наконец смотрит на меня.

— Похоже, ты все хорошо держишь в руках.

Я не могу сказать, саркастична она или нет. Я предпочитаю принимать слова за чистую монету и позволять им подбадривать меня, когда я отчаянно в этом нуждаюсь.

Улицы вокруг нас быстро приобретают более блестящий вид. За последние несколько лет все было отремонтировано, что свидетельствует о том, что верхний город так сильно заботится о том, как все выглядит, и меньше о содержимом. Предприятия остаются прежними, люди, работающие на них, остаются прежними, по крайней мере, до тех пор, пока они не будут оценены по достоинству. Сколько из них оказывается в нижнем городе? Мне так стыдно за себя за то, что я не отрывала взгляда от горизонта, когда вокруг меня были вещи, которые я должна был замечать.

Дионис подъезжает к башне Додона и останавливается. Когда я смотрю на Гермес, она пожимает плечами.

— Я всего лишь пошутил насчет доставки посылок. Ты заключила эту сделку, так

что ты должна войти туда своим сама. Ты была права раньше — восприятие имеет значение.

— Я знаю. — говорю я слабо. Но я не извиняюсь за то, что напал на нее. Она ни на

чьей стороне, кроме своей собственной, и хотя я понимаю, я не могу не винить ее за это. Аиду сейчас не помешали бы союзники, и когда он в трудный час оказался в беде, она и Дионис бросили его. Со стороны может показаться, что я сделала то же самое, но все, что я делала с того момента, как отправил Гермес с сообщением моей матери, было для него.

Я выхожу из машины и смотрю на небоскреб передо мной, выше любого из окружающих зданий, как будто Зевсу нужна эта физическая демонстрация его мощи, чтобы напомнить всем в городе о том, на что он способен. Я обнаруживаю, что моя верхняя губа скривилась. Жалкий. Он ребенок, готовый закатить истерику и причинить неисчислимые разрушения, если не добьется своего.

Самое последнее, что я хочу сделать, это встретиться с ним и его сияющей толпой лакеев после всего, что произошло, но это то, о чем я просила. Это цена, которую я готова заплатить, чтобы предотвратить войну. Я не могу позволить себе отступить еще до того, как выйду на поле боя.

Кажется, что поездка на лифте наверх занимает тысячу жизней. Прошло чуть больше месяца с тех пор, как я была здесь в последний раз, с тех пор, как я сбежала от Зевса и будущего, которое он и моя мать наметили для меня без моего согласия.

Мне требуется больше усилий, чем когда-либо, чтобы сдержать выражение моего лица. Я привыкла к Аиду; с ним я чувствую себя в безопасности, а не так, как если бы мне приходилось лгать лицом и словами, чтобы обеспечить более плавный путь. Еще одна причина, по которой я люблю его.

Боги, я люблю его, и если все пойдет плохо, у меня никогда не будет шанса сказать это вслух. Это не значит, что он сказал мне, что чувствует то же самое. Мы были так осторожны, чтобы обойти любые разговоры о более глубоких эмоциях, но я не могу не думать о разговоре, который у нас был, когда мы давали имена щенкам. Он бы не стал строить альтернативное будущее, в котором мы были бы другими людьми, если бы не чувствовал то же самое. Сейчас уже слишком поздно беспокоиться об этом. Я должна отложить это в сторону.

Никто не плавает с акулами, если они не способны полностью сосредоточиться на том, чтобы не потерять конечность в процессе.

Я делаю последний вдох, когда дверь лифта открывается, и расправляю плечи. Пришло время игры.

Зал битком набит людьми, одетыми во все цвета радуги, сверкающие платья и элегантные смокинги. Еще одна сторона в процессе. Как будто они все были в этой комнате все время, пока меня не было, запертые в какой-то извращенной реальности, где вечеринка никогда не заканчивается. Одежда немного другая, платья сегодня более ярких цветов, чем в прошлый раз, но люди те же самые. Ядовитая атмосфера в комнате такая же. Все, черт, одно и то же.

Как они могут веселиться, когда на горизонте так много смертей?

Ярость бурлит в моих венах, выжигая последние остатки моих нервов и любые затянувшиеся колебания. Этих людей, возможно, не волнует, во что обойдутся их решения тем, кто не вращается в их кругах, но меня это волнует. Я выхожу из лифта, мое платье скользит вокруг моих ног с каждым шагом. Каждый раз, когда я была в этой комнате, я не могла избежать явного дисбаланса сил. Сила была у них. Не у меня. Конец истории.

Это уже не так.

Я не просто одна из дочерей Деметры. Я Персефона, и я люблю короля их ужасного нижнего города. Для них он с таким же успехом мог быть королем самого Подземного мира, повелителем мертвых.

Я замечаю, что моя мать увлечена разговором с Афродитой, их головы склонены, когда они говорят тихими голосами, и поворачиваюсь в ее сторону. Я делаю два шага, прежде чем по комнате разносится голос.

— Моя невеста возвращается.

Лед каскадом пробегает по моему позвоночнику, но я не позволяю этому отразиться на моем лице, когда смотрю на Зевса. Он улыбается мне так, как будто не угрожал угрозой за угрозой отвезти меня обратно в верхний город. Как будто я не провела последние пять недель и не спала с его врагом.

Как будто все в этой комнате не знают обеих этих истин.

Люди расступаются, когда я двигаюсь вперед. Нет, они не отступают в сторону. Они на самом деле переступают через себя, чтобы увеличить дистанцию между нами и расчистить мне путь. Я не смотрю на них. На данный момент они недостойны моего внимания. Сейчас в этой комнате важны только два человека, и мне нужно разобраться с Зевсом, прежде чем я смогу перейти к своему эндшпилю.

Я останавливаюсь вне досягаемости и провожу рукой по себе.

— Как вы можете видеть, я благополучно вернулась.

— Благополучно, но не нетронуто. — Он говорит это достаточно тихо, чтобы

донести только до меня, но ухмыляется, как будто я пообещал ему весь мир, и повышает голос. — Это действительно хороший день. Пришло время отпраздновать. — Он двигается быстрее, чем я ему позволяю, и обнимает меня за талию, держа слишком крепко. Это все, что я могу сделать, чтобы не вздрогнуть. Зевс властно машет рукой и крепче сжимает меня в объятиях.

— Улыбнись в камеру, Персефона.

Я легко улыбаюсь, когда камера вспыхивает, моя грудь сжимается от осознания того, что Аид увидит эту фотографию, расклеенную повсюду к утру. У меня не будет возможности объяснить, не будет шанса сказать ему, что я делаю это для него, для его народа.

Зевс скользит рукой по моему боку, хотя корсет создает барьер, который создает впечатление, что держит его на расстоянии.

— Ты была плохой девочкой, Персефона.

Я ненавижу то, как он со мной разговаривает. Как будто я ребенок, которого нужно исправить, вот только похоть в его глазах опровергает это восприятие. Я сам убью Зевса, прежде чем позволю ему затащить меня в постель, но, сказав это сейчас, я подорву свои цели. Поэтому я улыбаюсь ему, солнечно и приторно мило.

— Я думаю, что меня можно простить за ряд вещей при надлежащем покаянии.

Вы не согласны?

Похоть в его глазах вспыхивает жарче, и мой желудок болезненно сжимается. Он сжимает мое бедро, его пальцы впиваются так, словно он хочет сорвать с меня платье.

Но он наконец отпускает меня и отступает назад.