Огуречный бизнес попаданки - Ольга Иконникова
— Письмо еще не найдено, — напомнил я. — И кто может гарантировать, что вскоре терезийцы не предъявят в суд еще один его вариант?
Бланшар промокнул губы салфеткой и возразил:
— Полагаю, что Третейский суд уже не примет от них никакого письма. Их сторона уже слишком себя скомпрометировала. К тому же то, что письмо оказалось поддельным, уже само по себе снимает с тебя все подозрения. Ты-то как раз был единственным, кто мог передать в Терезию именно подлинник. И слова его величества свидетельствуют, что он не намерен в тебе сомневаться. А вот твой брак, как я понял, короля весьма разочаровал. И если ты не хочешь лишиться расположения его величества, тебе следует как можно скорее его расторгнуть. И даже если у тебя есть какие-то чувства к этой барышне, вряд ли они столь же важны, как хорошее отношение монарха. Позволь мне дать тебе совет — немедленно отправляйся в Клермон и договорись со своей супругой. Дай ей хорошие отступные, подари что-то из фамильных драгоценностей (женщины как сороки — любят всё блестящее) и уговори ее согласиться на расторжение брака.
Я не сказал ему, что мы с мадемуазель Ревиаль договорились об этом изначально. Знать об этом старому графу было не обязательно.
И я не собирался забывать об истории с письмом, даже если на данный момент она и казалась почти завершенной. До тех пор, пока я не найду оригинал письма, угроза быть снова обвиненным в предательстве так и не отступит. И то обстоятельство, что в Третейский суд была представлена подделка, говорило лишь об одном — что настоящее письмо до сих пор было в Клермоне. Кем бы ни был этот вор, он не сумел унести его с собой. И теперь, когда правда открылась, и терезийцы уже знают, что он их обманул, его единственная возможность избежать их мести — это вернуться в мое имение и еще раз попытаться вынести письмо. И когда он предпримет эту попытку, я должен быть там, в Клермоне!
И именно поэтому сразу же после ужина с графом Бланшаром я отправился в путь. Его сиятельство пытался уговорить меня остаться в Эрдене хотя бы до утра, но я настоял на своем. Уже дважды я проделывал это расстояние именно ночью и хорошо знал дорогу. И на этот раз я уже мог позволить себе не гнать лошадь, а ехать не спеша, чтобы обдумать всё хорошенько.
Я обнялся с его сиятельством и поблагодарил других офицеров за компанию, что они составили мне в этом замке, и выехал за ворота Эрдена.
Мыслей было много и, пустив коня рысью, я пытался привести их в порядок. Я вспоминал каждого, кто гостил у меня в особняке в то время, когда пропало письмо, но не мог выбрать среди гостей того одного, кто вызвал бы у меня особые подозрения. Я даже не знал, что именно толкнуло это человека на такой подлый шаг. Было ли это желание разбогатеть на предательстве интересов Арвитании или ненависть лично ко мне?
Мне казалось, что ни у кого из приглашенных на нашу с Жасмин помолвку не было явных причин для такой злобы ко мне. Но я слишком хорошо понимал, что иногда причиной для вражды становится какой-то поступок, о котором ты сам уже забыл, или даже неосторожное слово, которому ты не придал значения.
Один мог позавидовать тому расположению, которое оказывал мне его величество. Другой — воспылать ревностью из-за адресованной мне улыбки его дамы сердца. Но могли ли такие причины заставить человека пойти на столь опасную авантюру? У меня не было ответа на этот вопрос.
Когда я подъехал к своему дому, в окнах не было света. Все спали, и мне пришлось несколько раз постучать в дверь. Наконец, я услышал шаркающие шаги, и сердитый голос Мэнсфилда спросил, кого принесло в такой час.
А едва я ответил, как услышал собачий лай. Мне показалось, что я схожу с ума — это был лай моей погибшей собаки!
— Дельфина? — ошеломленно пролепетал я, глядя на отворившего мне дверь дворецкого.
— Именно так, ваша светлость! — подтвердил Мэнсфилд, вытянувшись по струнке. — Ваша собака оказалась в доме мадемуазель Ревиаль. Дети подобрали ее раненую в лесу. Полагаю, они не знали, что она принадлежит вам. А для всех нас было большой радостью узнать, что она жива.
Дальнейших объяснений уже не требовалось, потому что сама Дельфина уже неслась ко мне. Она едва не сшибла меня с ног, а когда я наклонился, чтобы обнять ее, принялась лизать мое лицо с таким восторгом, что я не сумел сдержать слёз.
А когда я снова выпрямился, свечи в холле были уже зажжены, и на ступенях лестницы я увидел свою мадемуазель Ревиаль.
Она явно только что проснулась. На ней было надето простое платье без корсета и фижм, и именно его простота позволяла подчеркнуть все достоинства ее фигуры. А не собранные в прическу разметавшиеся по плечам длинные волнистые светлые волосы делали ее похожей на лесную нимфу.
— Доброй ночи, ваша светлость! — сказал я и сделал шаг в ее сторону.
Глава 54. Герцог Клермон
— Доброй ночи, ваша светлость! — откликнулась она.
Как я и думал, она не поспешила мне навстречу, и в целом, как мне показалось, была не слишком рада моему прибытию домой. Да я и сам подустал в дороге и предпочел бы просто пройти в свою спальню и предаться сну. Но в холл вышли слуги, и нам с законной супругой нужно было постараться изобразить хоть какую-то радость от нашего воссоединения.
Я подошел к лестнице и, стоя на несколько ступеней ниже, чем мадемуазель Ревиаль, взял руку супруги и запечатлел на ней поцелуй. Сама девушка, наконец, обратила внимание на то, что у этой сцены были свидетели, и заулыбалась мне в ответ.
— Как я рада вас видеть! — проворковала она.
— Я распоряжусь накрыть стол, ваша светлость! — раздался за моей спиной голос Мэнсфилда.
Сначала я хотел отказаться, но мой желудок запротестовал против этого громким урчанием.
Я поднялся к себе, сбросил дорожную одежду, наскоро умылся принесенной лакеем теплой водой.
На улице было лето, но эту неделю стояла холодная погода, и в спальне было ощутимо
