Евгения Соловьева - Загробная жизнь дона Антонио
Но хоть сейчас ее жизнь зависела от королевы, взгляд все равно искал Тоньо. И нашел. Ровно за спиной королевы – и Тоньо, не отрываясь, смотрел на нее, и в его глазах было все то, что ей так хотелось увидеть…
А королева уже распечатала письмо за подписью Кортеса, как-то странно улыбнулась, кинула косой взгляд на герцога Альба – и поманила Марину:
– Подойдите, благородный юноша.
Было в ее голосе нечто обещающее и опасное разом, и альгвасилы за спиной Марины сомкнули ряды, так что не выскользнуть, не удрать. Только вперед. Под заинтересованно-оценивающий взгляд небесных глаз в едва заметной сеточке морщинок.
Несмотря на милостивую улыбку, Марина точно знала: сейчас она в куда большей опасности, чем когда дралась с Фитилем. Море далеко, альгвасилы близко, и что на самом деле задумало семейство Альба – одному Богу известно.
А королева снова обернулась к своему Альба и так тихо, что слова можно было разобрать лишь по движению губ, спросила:
– Ты знаешь его, Теодоро?
– Сдается мне, это и есть благородный знакомец моего сына, сэр Морган, – так же тихо ответил герцог Альба.
Имя прозвучало, а вместе с ним вспомнились четыре смертных приговора и, похоже, пятый за грехи Торвальда Харальдсона. Что там положено за разграбление посланного Кортесом самой королеве судна? Самое меньшее – четвертование.
Это четвертование очень явственно виделось Марине в глазах королевы, когда она милостиво протянула руку для поцелуя. Четвертование и вопрос: «Ты пришел, знаменитый пират, чтобы просить о милости или чтобы показать разбойничью удаль и посмеяться над королевой?»
«О милости, Ваше Величество, верьте мне!»
Марина приблизилась и коснулась королевских пальцев губами, всем своим видом показывая, что восхищается, трепещет и благоговеет, и стараясь не озираться в поисках лазейки прочь.
Ей было страшно. И на этот раз – не ей одной. Сэр Генри Морган тоже искал лазейку и требовал бежать, бежать как можно скорее!
Взгляд все же скользнул за королевскую спину, к Тоньо.
Надежда, обещание любви и защиты, порыв и мольба: «Доверься мне!» – было в его сияющих глазах, во всей его устремленной к ней позе. Но сэр Генри Морган не верил дону Альваресу ни на грош. Он никогда и никому не верил и никогда не ошибался.
– Удивительный подарок, сэр Морган.
На сей раз знаменитое имя в устах королевы прозвучало громко, на все шествие – и его тут же подхватила толпа, прокатила штормовой волной от первого ряда к последнему и дальше, по улицам и переулкам, до самого собора… имя пирата отозвалось ненавистью, восторгом и ожиданием: что же дальше? Не может же гроза морей просто так прийти и просто так уйти, сейчас точно случится что-то такое, о чем все эти люди потом будут рассказывать своим детям и внукам!
Марина лишь поклонилась в ответ.
– Вы нашли и покарали того, кто посмел покуситься на достояние Испании, вернули нам дар нашего верного Кортеса. Воистину чудеса творит святая Исабель! – Королева осенила себя крестным знамением, а следом за ней ее спутники, стража и даже ряженые черти. Марина, разумеется, тоже. А королева продолжила: – Мы желаем услышать от вас эту историю. Сегодня за ужином. А это вам в знак нашей благодарности.
Ее Величество сняла с пальца перстень и с очаровательной улыбкой протянула Марине. Была бы Марина мужчиной, не сумела бы устоять против всех тех обещаний, что таила эта улыбка. И даже прожженный ублюдок Генри Морган поверил искренности ее голоса. Поверил и готов был согласиться и на помилование, и на службу, тем более что по знаку королевы уже спешивался один из конных стражей, чтобы предложить королевскому гостю своего коня…
И тут Марина почувствовала взгляд. Острый, изучающий – женский взгляд.
Обернулась.
Встретилась взглядом со счастливым, торжествующим Тоньо. И увидела за ним, всего на ряд позади – ее. Испанку с маслинными очами, влажными губами и смоляными косами, и эта испанка смотрела на Тоньо – как любовница, как жена, и платье на ней было того же алого бархата с золотым шитьем, что плащ Тоньо, и феникс на веере распустил огненные крылья – словно это был ее феникс!..
Сердце упало, глаза словно обожгло кислотой, и этот громкий чужой праздник вмиг стал похоронным шествием.
Дон Альварес счастлив не Марине. Дон Альварес счастлив, что Испания получит лучшего капитана семи морей на службу. А Марина ему не нужна, у него есть она, эта испанка с фениксом на веере.
Проклятие!..
Марина почти что дернулась бежать прочь – пока суета и неразбериха, у нее есть шанс! Но у нее не получилось. Сэр Генри Морган не желал никуда бежать. Сэру Генри Моргану надоели смертные приговоры и испанский флот на хвосте. Сэр Генри Морган желал каперский патент, королевские милости и отблагодарить испанского дона за протекцию. Так отблагодарить, чтоб не забыл и детям рассказал. Если успеет.
Сэру Генри Моргану подвели коня, и под милостивым взглядом королевы – и оценивающе-ненавидящими взглядами придворных – он поставил ногу в стремя, запрыгнул в седло…
И его обжег другой взгляд. Ненавидящий. Только не любовницы дона Альвареса, а другой, хорошо знакомый, но его, этого взгляда, не должно было здесь быть!..
Сэр Генри Морган обернулся – и едва удержался, чтобы не схватиться за пистоль.
Из-за спины Великого Инквизитора на него в упор глядела леди Элейн. Она была здесь, за тысячу миль от Уэльса, чтобы снова отречься от своих детей. От обоих – и от дочери, ставшей пиратом, и от ушедшего в море сына.
Вот, сейчас, она уже открыла рот…
Генри Морган дал лошади шенкеля ровно в тот миг, когда леди Элейн крикнула:
– Колдовство!
Вокруг засуетились, подхватили вопль. Ряды придворных и охраны смешались – и сэр Генри Морган получил свой шанс удрать. Он рванул мимо альгвасилов, к ближайшему дому, через раздавшуюся в страхе толпу зевак, вспрыгнул на седло, схватился за плети плюща – и вмиг оказался на крыше.
Внизу бесновалась толпа, ему вслед летели проклятия, мальчишки на крышах восторженно улюлюкали.
И длинный-длинный миг сэр Генри Морган смотрел в глаза надутому испанскому индюку, дону Альваресу де Толедо-и-Бомонт, расчетливой скотине и обманщику.
А потом вскинул руку в салюте, крикнул:
– Слава святой Исабель де ла Буэна Фортуна! – и припустил по крышам прочь, даже не глядя, следует ли за ним норвежский медведь.
Глава 31, в которой Альба не отказывается от клятвы, чего бы ему это ни стоило
– …избавлю Испанию от неблагодарного чудовища, клянусь Пресвятой Девой! – выкрикнул кто-то очень знакомым голосом… или это он сам?
Тоньо плохо понимал, что творится вокруг и что творит он сам, знал лишь, что ему больно и что за эту боль он ненавидит проклятого насмешника Моргана, чудовище и дьявольское отродье.
