Рейчел Уорд - Числа. Хаос
— Ой, блин, — произносит Вэл, — надо уносить ноги. Сара, надо уносить ноги.
— Вэл, я ее слышала, — говорю я.
Вэл смотрит на крышу, потом снова на меня. Глаза у нее круглые от ужаса.
— Очень сомневаюсь, — говорит она. — Я думаю, ты хотела ее услышать.
— Вы что, считаете, будто я не узнаю голос собственной дочери?!
— Конечно, но…
— Она где-то тут и жива. Я уверена.
Вэл берет меня за плечи:
— Полдома уже рухнуло. Она могла быть где угодно.
— Она где-то близко. Я ее слышала. Я не могу ее оставить. Она без меня пропадет!
— Это опасно. Надо уходить.
— Я не могу.
— Сара, если ее завалило, — Вэл кивает в сторону груды на месте гостиной, — мы ее оттуда не откопаем. Для этого надо забраться через крышу. Давай-ка на выход, пока можно.
Над головой слышен громкий звон.
— Сара, прошу тебя!..
Одновременно оборачиваемся и смотрим, откуда мы пришли. За дверью в кухню — стена пламени, желтые, оранжевые языки извиваются до самой крыши, лезут в небо. А в центре — тьма, темная фигура, призрак. Размытые контуры становятся четче, и мы разом ахаем. Это человек, он движется к нам сквозь пламя.
Папа. Это папа.
Не может быть. Он же мертв. Я его видела. Ощутила смертный холод, когда прикоснулась к его шее. Это не он, это…
— Адам! — выдыхает Вэл. — Господи, это же Адам!
Она нетвердо шагает ему навстречу и падает к нему в объятия. Мне бросается в глаза, как Адам изменился — наверное, стал старше. Я моргаю, и перед глазами встает страшный сон.
Незнакомец со шрамами на лице берет у меня ребенка и уходит в огонь.
Мой ребенок. Моя дочка. Где она?
— Всего четыре шага, и никакого огня! — кричит Адам, перекрывая шум. — Баб, выходи! Все, я пришел. Я разберусь!
Вэл держит его за руки, темно-карие глаза изучают его лицо.
— Баб, я спорить не буду. Уходи. Четыре шага — и ты на улице. Мы выйдем сразу за тобой.
Вэл кивает.
— Хорошо, — говорит она. — Адам… Адам?
— Не сейчас. Выходи. Я тоже выйду через минуту.
— Обнимает ее за плечи и мягко подталкивает в нужную сторону. Она снова глядит на него, и то ли идет, то ли бежит в сторону кухни. На миг от нее остается только силуэт, как от него, а потом она исчезает.
— Адам… — говорю я и замолкаю. Я снова его слышу — слабый крик, будто писк какой-то маленькой зверюшки, и Адам тоже слышит. Видно по лицу.
Крик приглушенный и доносится откуда-то сбоку. Мы бросаемся к двери, ведущей в каморку под лестницей. Там такая круглая ручка с кнопкой посередине, надо ее нажать, чтобы открыть дверь. Дотягиваюсь до нее первой. Кнопка обжигает кончик пальца. Распахиваю дверь и с визгом закрываю нос рукавом. Оттуда вырывается кошмарная вонь — кислятина, спирт, дерьмо.
В кладовке темно, и глазам нужно время, чтобы привыкнуть, и тут я их вижу. Мия — она жива, вся красная, извивается в руках у моей мамы. Щека у Мии вымазана кровью, но это не ее кровь. У мамы на голове большая рана, на лице порезы. Ее кровь натекла на Мию, и она ее не вытерла, потому что не знает о ней. Глаза у нее открыты, она смотрит прямо на меня, но ничего не видит. Она мертва.
Я подползаю к ним поближе. Пол усыпан стеклом — это бутылки и банки — и залит их содержимым: виски, джином, соленьями. Осколки, будто ножи, полосуют мне джинсы, режут колени. Подаюсь вперед и осторожно забираю Мию из маминых рук.
— Ничего, ничего, — воркую я, — все, ты у меня.
Прижимаю ее к себе, нагибаюсь поцеловать ее в щеку, ощутить ее тепло, впитать аромат младенческой кожи. Она вся горячая. Под руками у меня мокро — подгузник у нее протек, и она пахнет срыгнутым молоком и детской мочой. Но это она срыгнула молоко и она намочила подгузник, и я вдыхаю эти запахи в полном восторге.
Моя девочка.
Моя жизнь.
Живая и снова у меня в объятиях.
Адам
Сара ныряет в кладовку. Что там делается, мне не видно.
— Она там? Ты ее взяла? — кричу я.
Над головой кровля раскалилась просто жутко, даже здесь чувствуется. Я пытаюсь держать себя в руках, не поддаваться эмоциям, быть здесь главным, принимать верные решения, только вот я уже слышал этот треск. Тело помнит палящий жар, кожа орет: «Ты знаешь, каково это. Тебе что, хочется все повторить? Выходи! Сваливай отсюда!» С меня льет пот. От каждого скрипа, каждого шороха над головой меня прямо крючит.
Ну все. Сейчас рухнет.
— Сара! — Голос у меня позорно срывается. — Сара! Ты ее взяла? Давай, выноси!
Слышу, как Мия плачет. Нагибаюсь поглядеть в темноту. Туда набилось три человека — Сара с Мией и ее мама.
— Боже мой!
Сарина мама погибла, у нее полголовы снесено.
Сара держит Мию на руках. Мия по-прежнему плачет, зато она жива.
— Сара, ради бога, вылезай оттуда!
Пячусь, чтобы ей было куда выходить, и тут над головой раздается хруст и шипение. Поднимаю голову — с неба на меня валится бревно.
— Блин!
Бросаюсь в кладовку, налетаю на Сарину маму. Она мешком валится набок, Сара орет, бревно рушится на пол в метре от моей ноги.
— Господи! Господи!
Разворачиваюсь и гляжу назад. Весь коридор завален кровельными плитками, они горят, и жар и пламя так и тянутся к нам. Сверху все падает и падает всякий хлам, и все, что еще не горело, быстро занимается.
Сара никак не может замолчать. В этой крошечной кладовке шума от нее, как от Мии. Гляжу в пламя. Мы в ловушке. Становится жарче, вот-вот дверь тоже вспыхнет, и пламя ворвется к нам. Оранжевое, желтое, белое. Яркое, смотреть больно, но я не могу отвести взгляд. В огне чье-то лицо. Джуниор шатается, валится назад, схватившись за живот, а я падаю, падаю, падаю. Вокруг — огонь. Он плавит кожу, пожирает меня…
Первый язык пламени добирается до косяка. Отползаю от него по битому стеклу и вжимаюсь в Сару. Ее губы прямо возле моего уха, и она визжит во все горло.
— Сара! — рявкаю я. — Замолчи, а? Мию напугаешь!
Сквозь ее крики пробиваются слова:
— Огонь! Прямо здесь! Мы попались!
— Вижу!
— Что нам делать?
Глядеть за дверь кладовки — это как в топку смотреть. Соваться туда — безумие. Надо повернуться к пламени спиной, обнять Сару и Мию да так и держать до конца. Надо сказать им, что я их люблю, закрыть глаза и больше не открывать. Здесь найдут четыре трупа.
— Адам! Адам!
Она смотрит на меня и ждет ответа. А что мне отвечать? Никакого плана у меня нет, и страшно мне не меньше, чем ей. Но тут я вспоминаю ее число, и до меня доходит, что оно значит. Мы с ней состаримся вместе. Она уйдет мирно и спокойно. Мы не должны здесь погибнуть. Сарино число — единственное, которое я не хочу менять. Я держался за него с первой секунды, когда увидел ее. И теперь буду держаться.
