Марина Андреева - Грани реальности
— Не могу. Я должен быть с рядом, — усталый и явно принадлежащий папе. — Как только ей станет лучше, заберу отсюда.
— По–вашему где‑то о ней позаботятся лучше? — полный скептицизма, незнакомый женский.
— Уверен, — тихий, не терпящий противоречий ответ отца.
Кто‑то лишь хмыкнул, но ничего не сказал. Послышались удаляющиеся шаги. Предусмотрительно не открывая глаз, медленно поворачиваю голову в сторону сидящего рядом, такого родного человека. Лёгкое головокружение не успев овладеть сознанием, тут же отступает.
— Прости, — слипающимися пересохшими губами шепчу, звук получается тихим, сипловатым.
— Как ты, малыш? — судя по звуку, отец вмиг очутился возле меня.
Сквозь прикрытые веки вижу закрывающий свет тёмный силуэт. Осторожно разлепляю глаза.
— Я всех подвела… — слова даются с трудом, горло сдавливает обида. — Не справилась…
— Наоборот! Я боялся. Но у тебя всё получилось! — и столько тепла и какой‑то нескрываемой гордости в его голосе, что я безоговорочно верю в каждое сказанное им слово. В голове бьёт набатом: «Справилась… справилась!» Улыбаюсь. Но дальнейшие его слова возвращают с небес на грешную землю: — Ты пострадала, там, в парке. Если бы была как все, никакие врачи бы не вытянули. Но ты сумела найти выход. Ты всем нам помогла!
Мой мозг лихорадочно начинает переваривать полученную информацию. О каком выходе тогда речь? Кому я помогла? Разве что врачам, тем что выкарабкалась и не ухудшила статистику по летальным исходам?
Получается, там в парке я действительно упала, ударилась головой, возможно ещё что‑то повредила. И с той поры лежала здесь, пребывая в состоянии чем‑то напоминающем кому? А всё что я видела — всего лишь бред. Игра моего шального воображения и воспалённого болезнью сознания? Не существует гимназии стихийной магии, не было у меня никогда подруги–привидения. И… и самое обидное… никогда не существовало Элифана!
Так больно становится. Так обидно! Слёзы вмиг наполняют глаза. Отец гладит меня по щекам, шепчет совершенно не уместные слова утешения. А я тупо жалею себя. Жалею за то, что вынуждена буду вернуться к обычной скучной размеренной жизни здесь. И так хочется опять удариться обо что‑нибудь головой и провалиться в очередной, наполненный волшебными сказками сон, но в этот раз желательно чтобы он не имел конца.
И как‑то не думается в этот миг, что подобное принесёт боль моим близким. Сжигающая всё внутри скорбь по утерянному сказочному миру, по нереальной, невозможной в реальной жизни любви, затмевает всё.
— Не плач, родная, мы со всем справимся, — всё ещё шепчет отец, а слова его напоминают об Элифане, и очередная порция слёз уже ручьём льётся по лицу.
Чуть успокоившись, с трудом отрываю от кровати, ослабшую от долгого бездействия руку, давлю на веки, пытаясь выжать излишки мешающей видеть влаги. Картинка понемногу проясняется. Смотрю на отца, и вдруг…
— Пап… — вылупив до предела глаза, придушенно шепчу я.
— Что, маленькая? — в голосе звучит тепло, а в глазах… в глазах полыхает самый настоящий божественный фиолетовый огонь!
«Наверное, мерещится…» Зажмуриваю глаза. Открываю. Зажмуриваю. Тру рукой. Отрываю…
— Что тебя так взволновало? — отец кажется готов испепелить всё вокруг взглядом.
— Твои глаза… — шепчу.
Улыбается и кивает.
— Ну ты же вернула меня в родной мир, дочка, — лучезарно улыбается сидящий возле меня, такой бесконечно родной, бог. — Я восстановил и силы и положение. Только они были не в силах спасти тебя здесь.
— Здесь? — переспрашиваю. Моё ещё не окрепшее сознание, оказалось не в силах проследить всю логическую цепочку. — То есть… — спросить: «То есть всё было правдой?», так и не решилась.
— Твой дух оказался настолько силён, что сумел без какой‑либо ни было подготовки пройти едва ли не полное перевоплощение, — объясняет медленно, словно ребёнку, а я тупо хлопаю глазами. Ну не понимаю и всё тут! — Кхёрн, кстати, прощён. Ты действительно сполна отплатила ему за моё изгнание, но благодаря именно ему твой дух попал на Карпег. А после, ты и меня туда провела.
Вот тут я уже не вынесла:
— Это не сон? — шепчу пересохшими губами. — Ущипни меня.
— Не буду, ты и так не оправилась, ещё синяков не хватало, — улыбается в ответ, а потом словно только что вспомнив, сообщает: — Кстати… маме о случае в парке и больнице ничего неизвестно. Надеюсь, это останется нашей тайной и впредь. Она и так нанервничалась в последнее время. Всё же в её жизни произошли перемены немалые.
Что тут скажешь? Да и сил нет говорить. Просто моргнула в ответ. Кажется, он понял. Да уж, перемены немалые, и не только у мамы. И я… я смотрю в его всё ещё полыхающие фиолетовым пламенем глаза и не решаюсь даже дышать. Боюсь, что всё это окажется всего лишь бредом или сном.
Отец же встаёт со своего места. Осторожно отсоединяет от моих рук катетеры капельниц, с моего пальца слетает прищепочка датчика надоевшей до жути своим писком реанимационной–диагностической аппаратуры, с лица исчезают тянущиеся к булькающей бутылочке прозрачные трубочки. Молча, непонимающе наблюдаю за его действиями.
Сильные руки подхватывают моё всё ещё безвольное тело.
— Тебя кое‑то ждёт, — шепчет отец. — Волнуется и скучает.
Первая моя мысль: «Алсея», вмиг выветрилась, потому что взревел фиолетовым пламенем, дико смотрящийся на фоне больничной палаты, портал, и мы очутились… я очутилась… в объятиях бесконечно любимого, смотрящего на меня преисполненными тревоги и счастья глазами, мужа. И да, мы оказались в нашей с ним спальне. В этот миг для меня не существовало больше ничего кроме этих бездонных голубых глаз. А настолько лёгкий поцелуй, словно я так хрупка, что от малейшего прикосновения смогу рассыпаться в прах, окончательно отрезает меня от окружающего мира.
Откуда‑то издали доносится усталый голос отца:
— Думаю, ты не хуже меня знаешь, что делать дальше…
А я всё смотрю в любимые глаза. И думаю: «Пусть это бред. Пусть сон. Главное, чтобы он никогда не кончался!»
— Набирайся сил, дочка, — доносится тонущий в шуме взревевшего пламени портала, голос отца. — Алсея, Эльма, да и… очень многие ждут твоей помощи…
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ!!!
