Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего
Его глаза блеснули лукавым весельем:
– То?..
– Где наша Мари? – вопросом на вопрос ответила я. – Что с ней произошло и почему вы тогда сказали, что она враг? Что значит НАСТОЯЩАЯ Мари? Она мне столько непонятного наговорила, когда прощалась. Почему она ничего не знает о моем времени?
– Никакой нашей Мари нет, она закончила роль. Она не враг, просто не может быть вашим другом. И вообще, она с вами из разного времени, вы просто на некоторое время пересеклись. А в вашем мире она жила и, кстати, натворила дел. Все она знает, даже больше, чем нужно.
– Так, стоп! Что такое роль и что она закончила? Арман, я с ума сойду от всех этих перевертышей. Никогда не знаешь, кто перед тобой, можно ли с человеком о чем-то говорить или нет.
Он на некоторое время задумался, я чувствовала, что ни торопить, ни требовать что-то нельзя, просто замкнется или посмеется. Но должен же Арман понять, что мне слишком трудно жить, не понимая, что происходит, где зыбкая граница реальности! Кажется, понял, внимательно посмотрел на меня, словно изучая мое лицо, уголки губ чуть тронула улыбка, которую я так любила.
– Анна, вспомните театр. На сцене жизнь, так ведь? Внешне реальная, иногда очень даже. Чем она отличается от той, что за стенами зрительного зала? Одним – каждый играет свою роль, предназначенную именно ему, роль, в которой уже расписано все: что говорить, как двигаться, отношения с партнерами, появление, поступки и даже гибель героя… Так?
Я кивнула, с чем тут спорить?
– Но что произойдет, если вдруг кто-то из актеров во время действия выйдет из роли и начнет разговаривать не с тем, с кем должен по тексту, а с кем-то в зрительном зале? Если вдруг изменит не игру, а сами события, перестанет подчиняться не только режиссерскому замыслу, но и автору пьесы? Он окажется вне игры, в реальности. Это понятно?
Я снова кивнула:
– Да, понятно.
– Вот так вы, Мари и… ладно, неважно кто, помещены в такую игру. Вы пожелали побывать в прошлом даже не единожды, но никак не желаете понять, что рисунок вашей роли очень жесткий. Пока вы в игре, встречаетесь с тем, что должно быть по сценарию, но стоит начать ходить на голове или разговаривать со зрительным залом – выпадаете из игры в реальность. И эта реальность, как видно, не слишком устраивает.
– То есть, как только я начинаю делать не то, что должна, – сталкиваюсь с настоящими людьми? – ошеломленная пониманием услышанного, я буквально прошептала эту фразу.
Арман присел передо мной, оседлав стул, снова внимательно посмотрел в лицо.
– Умница. Я даже не ожидал, что вы все так быстро схватите.
– Кто еще в игре?
– Этого вам знать не нужно, тем более сами они об этом не догадываются. Мари не в счет.
– А… вы?
– Я тоже.
– Но почему тогда вы мне рассказали? Или здесь все вокруг играют, но каждый делает вид, что ничего не знает?
Его губы снова чуть тронула улыбка:
– Нет, в игре только вы. И должны доиграть по правилам, иначе будет жестко. Анна, скажу честно: вы уже имели возможность выйти из игры, я готов был вам помочь, но стоило исчезнуть на некоторое время, натворили дел и столкнулись с реальностью. Но даже после этого я могу помочь уйти. Сейчас. У вас есть возможность вернуться в свою реальность, понимаете? Дальше за вас будет проживать эту жизнь настоящая Гортензия Манчини. Но если вы останетесь, то будете должны играть свою роль без вольностей, по сценарию.
У меня был только один вопрос:
– А дети?
В лице Армана что-то изменилось, словно какие-то пружины отпустило, напряжение спало. Улыбка была совсем иной, не насмешливой, он улыбнулся явно с облегчением, но брови все же сурово сдвинул:
– Дети рождены в этом мире, ему и принадлежат. Вы не можете умереть в этом мире, они не могут родиться в другом. Дети останутся здесь.
– Тогда и я тоже.
И снова выражение его глаз изменилось, только теперь стало тревожным.
– Я рад, что вы спросили о детях, но остаться… Анна, есть одна сложность – вы не сможете быть рядом с детьми. Нет, их не отберет отец, я давно удалил их от этого идиота, но будут идти годы, а вы не будете стариться, даже просто меняться, понимаете? Это любовнику можно объяснить все успехами аптекарей и прекрасным здоровьем, а как детям? Мать не может выглядеть моложе своего ребенка, а если и выглядит, то не должна находиться рядом с ним.
Я ответила не сразу. Передо мной стоял выбор – бросить своих детей совсем и, вернувшись в свое время, постараться о них забыть либо…
– Я буду наблюдать за ними со стороны, помогать им издалека. Это возможно?
Снова Арман изучал меня долгим внимательным взглядом. Странная у нас получалась беседа. Мало того, что говорили о настоящей ереси, так еще и с огромными паузами.
– Возможно.
Неожиданно он рассмеялся:
– А ведь я мог просто вернуть вас обратно, ничего не объясняя, разбудить на диване в своем флигеле и внушить, что все, связанное с Гортензией Манчини, вам приснилось.
– Почему же не сделали этого?
Он вдруг опустился передо мной на колени, взял руки в свои.
– Анна, от кого вы родили трех дочерей и сына? Не от Шарля же. – Губы коснулись моей ладони. – Вы не пожалели об этом?
Вторая рука при этом скользнула под юбку и погладила мое колено. Еще чуть, и она отправится выше… Ой… пальцы Армана легко добрались до бедра. Тонкие панталоны не слишком надежная защита от бушующей страсти и горячих рук.
От одного воспоминания о наших ночах я привычно полыхнула до корней волос. Арман тихонько рассмеялся, ему очень нравилось вгонять меня в краску и наблюдать, как я смущаюсь.
– Вот и ответ, почему я вам рассказал о ролях и игре. Я буду рядом все это время, чтобы… неважно…
– Нет уж, что за «чтобы»?
Он рассмеялся, поднимаясь с колен и поднимая меня из кресла.
– Не думаете же вы, что я позволю вам стать любовницей кого-то другого? Кстати, это притом, что вы будете фавориткой герцога Савойского и короля Англии Карла.
– Вот еще!
– Начинается… Напоминаю: если вы остаетесь, то проживаете роль пошагово, пофразно безо всяких отступлений.
– А дети? – я была готова снова и снова задавать тот же вопрос.
– С ними будет все в порядке. Все четверо проживут хорошие, достаточно долгие по здешним меркам жизни, Олимпия вообще доживет до середины следующего века.
– А я сколько должна здесь прожить?
– Еще почти тридцать лет. Заметьте, не изменившись внешне! Я постараюсь сделать эти годы весьма приятными. – Он словно между прочим спустил платье с одного плеча и явно намеревался сделать это со вторым. Грудь обнажилась почти полностью.
– А… вы?
– Я же сказал: все время буду рядом в буквальном смысле. У ветреной красавицы бывают преданные слуги. Я вам подхожу в качестве слуги? – Его руки времени не теряли, избавляя меня от тугой шнуровки платья.
