Боярышня Дуняша 2 - Юлия Викторовна Меллер
— Мам, важно, чтобы отцов товарищ ровно лежал, а когда его будут выносить из повозки, не шевелить его. По приезде ноги надо будет… — Дуня запнулась, боясь спугнуть мать, но быстро нашлась, — …выровнять и наложить гипсовую повязку. Она надежно облепит сломанные кости, и они правильно срастутся.
— Это тебя Катерина научила?
— Да. Только я не знаю, получится ли у меня вернуть кости в прежнее состояние. Катерина умеет чувствовать тело больного, а я — нет. От правильности складывания зависит, останется ли калекой отцов товарищ или нет.
— Он будет в любом случае благодарен, что жив, — успокаивающе заметила Машина наставница, и Дуня была благодарна ей за эти слова.
Милослава же хмурилась, догадавшись, что дочери придётся щупать голые ноги взрослого мужа, и если об этом кто-то узнает, то пойдут нехорошие слухи. Испуганные Машины глаза подсказывали, что старшенькая об этом же подумала.
— Не помочь ему мы не можем, — медленно произнесла боярыня и строго посмотрела на Светланку. — Ты возьмешь на себя уход за боярином, а мы с Дуней… рядом постоим. Поняла? — Милослава буквально придавила взглядом наставницу, и та быстро закивала:
— Всё исполню, не волнуйся матушка-боярыня, и если что, то всем так и скажу, что твои рученьки и Дуняшины не касались чужого воя.
— Вот и хорошо, — кусая губы, пробормотала Милослава. — А как всё нужное сделаем, так наймём девку и обяжем её смотреть за ним, — откидываясь на подушки, облегчённо добавила она.
— А где мы гипс возьмем? — спросила Маша.
— Там же где известь, — отмахнулась она.
Весь остаток пути сидели молча, придерживая нежданного гостя. При резких толчках повозки он стонал, но в себя не приходил. Дуня прикладывала ладошку к его лбу, думая обнаружить жар или испарину, чтобы заранее составить порядок сопутствующего лечения, но боярин просто оставался в беспамятстве.
Что с этим делать, она не знала. Опасно это или нет? А с другой стороны, как складывать ему ноги, если он придёт в себя?
Дуня уже готова была проклясть несчастные яблоки, из-за которых всё случилось. Но всё рано или поздно заканчивается, и вскоре их караван остановился на постоялом дворе, Афанасия вынесли и разместили в отдельной горнице. Вячеслав лишь сильнее стиснул зубы, отсчитывая плату за постой.
Пока женщины обустраивались, он спросил у хозяина гипс, сфагнум, дешёвое полотно и травы. Гипс остался у владельца двора со времен строительства, сфагнум и полотно принесла его жёнка, а вот из перечисленных трав оказалась только ромашка и клевер. Их заваривали для питья. Может, были и другие травы, но назывались иначе, чем сказала Дуня, а Вячеслав уточнять не стал, решив, что этого хватит.
А дальше всё было очень нервно: Вячеслав с Семёном сами раздели раненого и вышли. Милослава предупреждающе посмотрела на Светланку, та кивнула, показывая, что помнит о договоре и на всякий случай встала у дверей, чтобы никто не вошёл. Дуня же взялась осматривать ноги Афанасия.
Открытых переломов не было, но в остальном… Она осторожно скользила пальцами по поверхности ног, ища припухлости. Женщины молча наблюдали за ней и не мешали.
Дуня почувствовала себя уверенней и решила попробовать сделать так, как делала Катерина. Она взяла Афанасия за запястья и начала слушать его пульс так, как будто ничего важнее этого не было в мире. В какой-то момент ей показалось, что она полностью растворилась в подрагивании энергии чужого тела, и тогда приступила к складыванию костей
Её движения причиняли боль Афанасию, но без этого было не обойтись. Она нащупывала смещение костей, возвращала их на место, чувствуя себя мясником и едва удерживала себя в состоянии некой высочайшей чувствительности, помогавшей ей ощущать изменения в теле боярина. Возможно, всё это было самообманом, но высокая степень концентрации на том, что она делала, была достигнута, и Дуня сумела чётко сделать то, чему её учили.
Уже на грани самообладания она проверила работу нервных окончаний и приступила к наложению гипса. Никакого единения с биением пульса Афанасия она больше не чувствовала. Её собственное сердце бухало как ненормальное, и Дуне оставалось только надеяться, что она не ляжет сейчас рядом с пациентом.
Катерина была права, говоря, что требуется многолетний опыт, чтобы нутром чувствовать раны и болезни в других людях.
До ран отцова приятеля на шее и руке Дуня не добралась. Милослава, видя состояние дочери, сама их обработала и перевязала. Дуня еле слышно успела пробормотать последние указания:
— Теперь ему лежать в гипсе и ждать срастания костей. А как они срастутся… не знаю. Если я упустила какой-то осколок, то всё будет плохо. Если неправильно сложила кость, то Афанасий станет калекой. Если…
— Хватит! — оборвала её мать.
— Хватит, — одновременно с Милославой, рявкнул вошедший Вячеслав. — Афонька уже дважды мёртв. Первый раз в лесу. Мы чудом его нашли, и если бы не запах яблок, привлекший лошадей, то уже сейчас мой товарищ был бы мёртв. А второй раз спасли сейчас. Я нигде не видел, чтобы так лечили и оборачивали в гипс сломанные ноги, и все знают, что редкая удача, если можно потом будет ходить без хромоты. А ты тут наговариваешь на себя не бог весть чего!
Дуня благодарно кивнула и, поддерживаемая Машиной наставницей, побрела к сестре и брату. Ванюшка уже спал, а вот Маша ждала её.
— Ну как?
— А, — выдохнула Дуня и повалилась на кровать, позволяя Маше позаботиться о себе.
Отдаться в заботливые ручки сестры было чертовски приятно. А та ещё ласково ворковала над ней, и Дуня не заметила, как расслабилась и уснула.
О своём пациенте она вспомнила только на следующий день после позднего завтрака и поняла, что нет у неё призвания быть лекарем. Отругав себя за забывчивость и жестокосердность, она побежала проведать Афанасия.
К её ужасу, он чувствовал себя плохо, и утренняя расслабленность слетела с Дуни. Началась борьба за его жизнь. Три дня она поила его разными травами, боясь снять гипс и посмотреть, что там. С другими ранами всё было в порядке, оставалось грешить на ноги. Видно, что-то там
