Тайны Пантеона - Марина Суржевская
Его темные брови взлетели.
– Вредно?
– Хуже не придумаешь, – пожаловалась я. – Раньше я без зазрения совести делала то, что хочу. Вот сейчас я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня. И раньше лишь мои желания имели значение. А теперь…
– Теперь? – в его глазах звезды не отражались.
– Теперь… – Я посмотрела на небо. Все-таки быть эгоисткой гораздо удобнее. – Я должна кое-что тебе рассказать. Разговор архиепископа с одним инквизитором. Я подслушала их, случайно. Но они говорили о тебе.
Август тоже сел. В его глазах было сожаление. Он тоже понимал, что этот день слишком хорош, чтобы продолжаться долго. Все сказки однажды заканчиваются. А звезды – гаснут.
– И о чем же они говорили?
Я быстро рассказала все, что услышала, опустив, кем именно мне приходится архиепископ.
– Тебе нельзя приближаться к ямам скверны, это повлияет на антиматерию внутри тебя и может привести к новому выбросу. Нельзя испытывать темные эмоции. Гнев, злость, боль, обида – все это тоже ведет к усилению низких частот. И еще… – Я все-таки отвела взгляд. – Девственная чистота тела определенным образом тоже защищает твой Дух. Тебе нельзя…
– Я понял.
– …иметь отношения. Нельзя заниматься сексом. Никакого секса, – упрямо договорила я.
– Я понял с первого раза.
Так может, я повторяю это для самой себя!
– Похоже, ты не удивлен.
– Я это подозревал. Обет безбрачия принимают еще и для того, чтобы погасить низкие вибрации, связанные с… этой стороной жизни. Мой наставник часто повторял, что мое тело и мой Дух – для служения и отречения. Для Истинодуха. Не для земной… любви. В семинарии были и другие ученики, но лишь для меня он настаивал на подобном обете. Раньше я об этом не задумывался и принимал как данность. Но в последнее время я многое пересмотрел… И понял. Думаю, после моего воскрешения под завалом наставник подозревал, что со мной не все в порядке. Понимал, что я отличаюсь от других послушников и могу стать опасным. Поэтому и хотел меня уберечь. Он говорил, что Истинодух спас меня и я обязан отдать этот долг безупречным служением. Долгие годы я в это верил. И этот путь казался лучшим из возможных. Чем-то… настоящим.
– Вот как, – опустила я пальцы в воду, желая остыть. Не помогло. – Похоже, твоя мечта остаться нетронутым сбылась.
– Мои мечты изменились, Кассандра.
Он не двигался и даже не моргал, словно статуя, облитая звездным светом. И я не знала, что он чувствует. Сожалеет? А может, и вовсе рад?
День закончился, как и наши откровения.
– Становится холодно. – Голос Августа звучал спокойно и ровно. Как раньше. Он снова закрылся от меня, спрятал эмоции за стеной спокойствия. – Пора возвращаться.
Я кивнула. Да. Пора возвращаться. Сказка закончилась, и реальность ждет нас, жадно раскрывая колючие объятия.
До монастыря шли тихим ходом, во тьме велика опасность напороться на плавающее бревно или камень. Я закуталась в одеяло и не заметила, как задремала. Проснулась, когда лодка ткнулась носом в берег, а Август, накинув веревку на колышек, спрыгнул в воду и поднял меня на руки.
– Не просыпайся, – сказал он, держа меня.
Я прижалась щекой к его груди и снова закрыла глаза. Даже когда меня положили на кровать, сняли обувь и укрыли одеялом.
– Август, – тихо окликнула, когда его шаги прошелестели у двери и замерли. – Если бы твой жестокий бог, в которого ты веришь, хоть раз открыл рот и спросил, кого бы я хотела выбрать, чтобы разделить жизнь и постель… Это был бы ты.
Ответа не последовало. Да я его и не ждала. Я повернулась к стене и накрылась с головой одеялом, надеясь, что утром вернется злая Кассандра, которой будет наплевать на чужие чувства.
***
… у алтаря горела лишь одна свеча. Ее света хватало, чтобы очертить силуэт Истинодуха. Вполне достаточно для молитвы. Хотя молиться можно и во тьме, главное, чтобы слова были наполнены верой. Вот только я не знал, по-прежнему ли сильна моя вера. Молитва, которая раньше слетала с губ легко и естественно, теперь застревала в горле.
Я смотрел на силуэт Истинодуха, а слышал лишь шепот во тьме. «Если бы твой жестокий бог хоть раз открыл рот… Кого бы я выбрала… Это был бы ты».
Тьма – злая и манящая, – затянула глаза. Нерушимые бастионы веры сейчас казались замками на песке. Ненадежные. Хрупкие.
– Я не понимаю, чего ты хочешь. – Образ Истинного Духа мерцал и переливался в неровном желтом свете. – Раньше мне казалось, что я слышу твои намерения, распознаю их сердцем. Но сейчас… Сейчас я не знаю, какой путь мне уготован. Не понимаю, зачем ты ведешь меня этой дорогой. И куда хочешь привести. Я больше не слышу тебя в своем сердце. Я хотел спасти Ирму и Зою, но не сумел сделать это. Может, и это твой выбор? Может, их судьба – сойти с ума и сгнить в тюрьме инквизиции? До последней минуты проклиная меня? Но кого ты наказываешь? А главное – за что? Я не понимаю.
Потер лоб, ощущая смятение. Тьма разрасталась. Лепесток огня дрожал, не в силах одолеть ее.
Снова поднял взгляд на фреску. Когда-то маленький послушник духовной семинарии ощущал благоговение перед простым образом. А выросший изгнанник чувствовал лишь пустоту.
– Истинодух, единый и вечный, частицей тебя во мне – молю: услышь. Я не понимаю твой замысел, но прошу помощи. Прошу снисхождения для тех, кто пострадал из-за меня. Мой наставник, которого я люблю как отца. Моя сестра, слишком хрупкая для ее ужасной участи. Моя верная подруга Ирма, блуждающая в хаосе. Помоги им. Спаси их. Позволь их найти. И особенно… – Я запнулся. – Особенно я прошу сберечь Кассандру. Прошу сохранить ее жизнь и свет.
Некстати и невовремя вернулось ощущение губ, прикасающихся к моей коже. Там, где она целовала, остались незримые следы. И мне хотелось сохранить их навечно, чтобы продолжать ее чувствовать.
Десять лет назад, приехав в Восточный Морфир и познакомившись с Бернаром и Мартой, юный послушник не понимал, почему настоятель монастыря не принял обет безбрачия. И почему его это нисколько не беспокоит. Разум юного Августа делил мир на белое и черное, и все плотское, безусловно, относилось ко второму. Однажды я даже не выдержал и сказал об этом
